Папа Жора

У меня почему-то холодеет в животе. Неожиданно понимаю, что я еще очень маленький — ведь не могу же вот так лежать с женщиной, у которой открыта грудь. Зато теперь я знаю: если так холодеет в животе, значит, в жизни есть что-то сладостное...

Папа Жора стоит на том же месте. Про червей и не спрашивает. Смотрю в садок, там уже один к одному жмутся караси. Но мне не до рыбы, нужно делать корабль. Обстругиваю принесенный кусок коры. Подравниваю борта, нос, чтобы потом, принеся улов домой («Эти два карася поймались на твой крючок, держи, прынц») и, получив от мамы взбучку за испачканную футболку, опустить в ванну этот изящный кораблик с бумажным парусом. 

Как я ждал того момента, когда мама, намылив меня и растерев мочалкой, разрешала потом недолго побаловаться! Вот тут-то разыгрывались баталии! Мой фрегат на всех парусах выходил в открытый океан. Его захлестывали волны, слева нападали пираты, справа — акулы, матросы прыгали за борт, капитан был ранен, акулы с гарпунами в брюхе шли на дно. Но в самый разгар сражения входила мама. Она выдергивала пробку, и океан мелел на глазах. Возникал водоворот, в который затягивало всех акул и пиратов. Я выпрыгивал из ванны, не вытеревшись как следует, надевал чистые трусики и несся к своему дивану, который приветствовал меня дружеским скрипом пружин. Белоснежная наволочка вмиг намокала. Впереди ждала полная приключений ночь...

Эта привычка не вытираться досуха не покидала меня очень долго и раздражала всех, с кем мне довелось жить. Но с некоторыми привычками бороться трудно, как трудно забыть и тот кораблик из сосновой коры, который сулил большие, порою очень рискованные, странствия, но, однажды спущенный на воду, должен был плыть.

2

 Каждую осень папа Жора готовился к зимней рыбалке. Его кухня превращалась в плавильный и кузнечный цех. Там беспрерывно горели конфорки. Папа Жора-алхимик надевал очки: в кухне стоял чад, месилась глина для формочек для мормышек, стучал молоток.

...Ночью в нашем доме зажигалось одно окно. Папа Жора поднимался по лестнице и звонил в нашу дверь. Я, четырнадцатилетний, залезал с головой под одеяло, подтягивая ноги к животу. Мои ночные кошмары превращались в явь.

Дверь отворяла мама. Кутаясь в халат, впускала папу Жору в квартиру.  

— Сереженька, — ласково пела мама над моим ушком.

…Под нашими валенками скрипел снег. Спали люди, кошки, птицы. Лишь на одном перекрестке рыбаки ожидали автобуса. Наконец он подъезжал. Проезд стоил недешево, папа Жора расплачивался и за меня тоже, но велел не называть родителям настоящую цену — жалел их заработанные гроши.

Автобус катил за город, к Киевскому морю. «Бу-бу-бу… вольфрамовая мормышка...», «бу-бу-бу… Клавка — редкая стервоза…» — слышал я сквозь дрему.

Многие рыбаки отходили недалеко от берега и, пробурив пару лунок, ждали рыбу. Папа Жора рыбу искал. Неутомимо носился по льду, оставляя позади множество прорубленных лунок. Как сейчас вижу его — в широком парусиновом плаще поверх ватника и шапке-ушанке. Плюет на ладони и, схватив древко тяжелой пешни, колет стальным наконечником толстый лед. 

— Прынц, как учеба-то? — спрашивает, закурив.

— Нормально, твердая четверка. 

— Небось, после школы пойдешь в институт?

— Ага. 

— Это правильно. Если Бог дал мозги, то их нужно использовать, а ты у нас гаврик башковитый. Знаешь, я ведь когда-то учился в институте, на инженера. Но с третьего курса ушел на фронт. Потом якобы за политику — в письме другу написал несколько крепких слов про Сталина — сел в тюрьму. На десять лет! Потом в ссылку покатил. И закончил свою трудовую биографию слесарем-лекальщиком на заводе. Вот и все мои институты... Ладно, пробей-ка новую лунку, а то замерзнешь! 

Обессилевшей рукой я брал пешню. Минут через пять, однако, мое окоченевшее тело разогревалось, появлялась вера в себя. Я остервенело скалывал лед, даже расстегивал свой ватник, а папа Жора, поглядывая на меня, кривил губы в довольной улыбке.

ххх

— Вот как бывает: и погода хорошая, и рыбаки мы вроде бы неплохие. А не клюет.

— Да, — соглашаюсь, с трудом сдерживая радость.  

Наконец-то! Сейчас мы смотаем снасти и направимся к берегу, к автобусу. Там, в автобусе, — тепло, там горе-рыбаки уже пьют водку и рассказывают небылицы о своих прежних уловах.

Папа Жора напряженно смотрит куда-то.   

— Сматываем удочки! — кричит вдруг.

Вдали, по белоснежной глади, ползут черные точки. Одна, вторая, третья... Впереди, сзади — повсюду! Поначалу они кажутся разрозненными, но, присмотревшись, замечаю, что точки ползут в правильном порядке — навстречу друг другу, замыкая кольцо.

— За мной! — командует папа Жора.

Какие тяжелые валенки! Деревянный чемодан больно ударяет углами по спине. Поскальзываюсь и падаю, растянувшись на льду.

А черные точки увеличиваются, превратившись в мотоциклы Рыбнадзора.  

— Прорвемся! — кричит папа Жора.

Расстояние между нами и мотоциклами сокращается. Следом за нами бегут несколько рыбаков, тоже надеясь вырваться из окружения. Но шансов у них нет. А мы — вырвались!