Пансионат

Подобный разговор с вариациями повторялся едва ли не каждую их встречу, и Нина подозревала, что Анюта заводит его где-то даже из милосердия, стремясь исподволь подчеркнуть перед подругой преимущества ее одинокой старости. Невинная, наивная хитрость, от которой становилось еще больнее — но Анюта не чувствовала, для нее в жизни и ощущениях не существовало полутонов. Ее Максик, конечно, порядочная сволочь. А какой он был чудесный в три, в четыре года — пухленький, насупленный, важный — в те далекие времена, когда казалось, что и у нее, Нины, все еще случится, все будет… Не надо об этом.

— А почему ты так долго ехала? Пробки?

Им принесли чай, и Анюта возмущенно швырнула обратно на поднос два пакетика сахара с логотипом кафе. Демонстративно, прямо при официантке, вынула из сумочки пластиковую коробку с сорбитом для диабетиков и вытряхнула две таблетки в чай. Никакого диабета у нее не было, так, слегка повышенный сахар, но Анюта любила наглядно показывать, что она не такая, как все.

— Пробки! Пробки — само собой. Я поехала на метро.

Помешивая ложечкой чай, она выдерживала паузу.

— И что?

— И перекрыли движение на полчаса! Какой-то чудак в знак протеста разгуливал по рельсам, — Анюта понизила голос. — В голом виде.

— Ужас.

— Не то слово! Я вообще давно уже не понимаю, что происходит с общественной моралью. Слышала последние новости про секс-скандал? Оказывается, та воспитательница в питомнике, которая заставляла маленьких мальчиков… ну, ты понимаешь… она в юности, представляешь, выступала в стрип-баре! И такие у нас работают в элитных детпитомниках, а что же говорить про обычные?

— Разве в стрип-баре? Я читала, она была моделью в каком-то агентстве…

Перед встречей с Анютой Нина всегда просматривала новостийные ленты, чтобы быть в курсе происходящего в мире и способной поддержать беседу. Хотя давно уже подозревала, что ничего, ну, или почти ничего такого на самом деле в мире не происходит, что где-то сидят перед компьютерами команды новостийщиков и наперебой придумывают свои сенсации, конкурируя друг с другом за аудиторию и рекламодателей. Когда-то она пыталась изложить эту мысль подруге, но ничего не вышло: Анюта жила подобной информацией, ловила от нее жизненную эйфорию и не могла допустить, чтобы у нее выбили несущую основу из-под ног.

— Моделью! Как будто это не одно и то же! Ты не знаешь, зачем они каждый раз приносят нам эти пирожные?

— Подарок от заведения.

— Не уверена. Не исключено, что… а вообще вкусно. Ты свое будешь есть?

— Анюта, но тебе же нельзя!

Прищурив глаза, она уже пережевывала второе пирожное и плевать хотела на умеренность и разборчивость в чем-либо, она всегда была такая, с нее станется сейчас взять и заказать большой шоколадный торт. Нина отпила маленький глоток чаю, он уже начинал остывать, зато заварился крепче, в его вкусе отчетливее проступила земляничная нотка. Нет, все-таки в ее, Нининой, жизни тоже присутствовали свои неотменимые радости, тонкие и точные, как попадание иголки в отверстие бисеринки. Кстати, бисером она не вышивала уже очень давно, а жаль…

— Вкуснотища, маленькие только, пожлобились, мерзавцы… Нинка, а что ты думаешь про синтез-прогрессор?

— Не знаю даже… я ведь не ученый.

— Во-от! А ученые, между прочим, бьют тревогу. Вчера видела выступление одного академика сверхреальных наук, так он сказал, что синтез-прогрессор — приговор человечеству!

— Каких наук?

— Ну слушай, я не запомнила точно. Импозантный такой мужчина… И так убедительно аргументировал, со всеми этими формулами, графиками, выкладками! Только его ж никто не станет слушать. Им же главное что? — отмыть бабло. Ты знаешь, какие миллиарды идут на этот запуск?

Нина кивала, вертя в пальцах фирменный пакетик сахару; дизайн кафе недавно поменяли, включительно даже с посудой, а пакетики иногда попадались такие вот, прежние, с узором из переплетенных веточек и сердец. Сколько лет подряд мы с Анютой ходим в это кафе? Начиная еще со старших классов, тогда здесь было всего три пластиковых столика и стойка с пирожными, и стоили они копейки, за неделю удавалось сэкономить на завтраках… А потом у Анюты появились первые кавалеры, они и расплачивались за пирожные и чай, и как смешно краснели уши у тех мальчишек при лихорадочных подсчетах финансов, хватит ли на всех…

Ужас в том, что с тех пор ничего не изменилось. Все перемены происходят где-то далеко, вовне, какие-то люди за компьютерами придумывают мир заново в меру собственной испорченности и цинизма, — а она, Нина, осталась все той же худенькой строгой девушкой, твердо уверенной, что нельзя допускать неразборчивости ни в чем. А время идет, и меняется дизайн любимого кафе, и все меньше остается точек соприкосновения с этим чужим, неизвестно кем придуманным миром… И пора, наверное, уже идти домой, покормить и выгулять Зисси.

— …Как ты думаешь?

Анюта никогда не замечала, если Нина переставала ее слушать. И всегда можно было кивнуть без малейшей неловкости:

— Да-да, конечно.