Паноптикум

Я отстранилась очень тяжело дыша и одновременно отвернула его голову в сторону и вниз, не убирая с нее рук и чуть подаваясь вперед, чтобы закрыть его лицо полностью. И сбилась, сорвалась и исчезла из этого мира, когда собиралась изобразить испуг из-за якобы застуканной порочной сцены. Собиралась, да. Но почувствовала его язык, прочертивший влажную дорожку на моей коже в месте где шея переходила в плечи.

Это был провал. Самый откровенный, самый жаркий, самый сексуальный и самый жуткий, потому что я почувствовала его стояк, прижимающийся к моему бескомпромиссно намокшему нижнему белью, его горячее дыхание сжигающее кожу там, где он провел по ней языком. И не только там. Я смотрела на сурового полковника и оперов, укрывая руками того, кого отчаянно захотела всем своим задрожавшим существом, никак не могущим справиться с тяжелой, обжигающей, отравленной кровью накинувшей горячую пелену на всякую способность мыслить.

Дикость ситуации выходила за пределы реальности полутемного коридора ресторана.

— Я… — судорожно пыталась сообразить, что сказать, бесполезно пытаясь унять волну упоительного и паралитически вяжущего дурмана, мчащегося по суженым сосудам.

— Кошмарно, просто ужас. — Осуждающе выдавил Григорьев, явно смущаясь от тарана эротики между нами. Ставшим почти физически ощутимым. Потому что тот, которого я закрывала, незаметно качнулся бедрами вперед и одновременно прикусил мне кожу шеи, сорвав мне дыхание. Сердце. Душу.

С лицом у меня явно тоже что-то случилось, потому что Григорьев едва не подпрыгнул от возмущения и торопливо пошагал вперед, велев шевелиться своим орликам, саркастично и пошло переглянувшимся и быстро последовавшим за ним.

Они скрылись за поворотом и я, мучительно искрив рот и отнимая онемевшие руки от его головы, прикрыла глаза, пытаясь взять себя под контроль.

Я чувствовала, как он медленно поднимает голову с моего плеча, как встает ровнее, как с нажимом, но плавно его пальцы, отпуская мои волосы, скользят от затылка вниз. Побуждая в теле одновременно и дрожь и онемение и ток. Его пальцы убийственно медленно по моей шее. Плечам. Лопаткам. По позвоночнику, соприкасаясь кончиками пальцев. По пояснице, расходясь на ней в стороны. Вниз. До ягодиц. И с силой сжали их, заставляя меня резко открыть глаза и остервенело уставиться в его лицо. Расслабленное, немного бледное. Его глаза насыщены терпкими искушающими тенями и демонами, пугающими своими помыслами. Удовлетворенная полуусмешка на его губах, когда он считал мой протест самой себе и ему еще до мгновения, когда я неверными руками попыталась отпихнуть его тело от себя.

Перехватил мои кисти и сжал их до откровенной боли, заставляя меня зло вскинуться, но он в то же мгновение прикрыв глаза, скрыв свое блядское искушающее сумасшествие, едва ощутимо поцеловал тыльную сторону моей правой ладони. Дерущий контраст оглушил и вверг в абсолютное непонимание происходящего.

Миллисекунда и отстранился. Отвернулся. И пошел на выход, на ходу с щелчками застегивая рубашку, пока я в полнейшей растерянности, в абсолютном замешательстве смотрела ему вслед.

И понимала, что лучше бы Григорьев явился позже, когда эта тварь уже бы меня дожала воплотив в явь свое обещание, данное мне еще когда специально дергал, чтобы оценить стоит ли тратить время.

Лучше бы Григорьев пришел позже, когда я все-таки попыталась бы изобразить откровенную дуру чтобы убедить его, что игра не стоит свеч и вообще я фригидная дворняга и можно не тратить время.

Лучше бы Григорьев пришел даже после того, когда бы эта тварь попыталась бы проверить мой спектакль опытным путем.

Лучше бы Григорьев пришел позже.

Потому что так у меня была бы вероятность легкого исхода, а теперь ее нет — мрачно думала я, потирая онемевшие от его хвата кисти и с трудом вставая со стола.

Сука ты, Григорьев.

Глава 3

Моя постановочная порнуха была оценена в сотку. Тысяч рублей. Я впервые в жизни видела, как Казаков пытается сдержаться, чтобы не ржать, пока я стояла перед ним в его кабинете и угрюмо смотрела в его стол.

— Яна Алексеевна, — стараясь говорить ровно произнес Владислав Игоревич, доставая портмоне и отсчитывая купюры. — Выше поставить я вас не могу, вы и так уже управляющая. — Он сделал паузу, я мрачно вздохнула, все так же глядя в его стол. — Так что внеочередная премия. — Я взяла протянутые купюры и Казаков негромко добавил. — Завтра Эмин Амирович снова приедет, приблизительно в обед. Спасский и Завьялов будут. Все по стандарту.

Я сдерживала желание прикусить губу глядя в его спокойные глаза, в которых был вопрос. Тот же самый, который он задал мне через месяц после того, как я устроилась сюда халдейкой. В тот день тоже был закрытый банкет и тоже интерес от гостя. Правда, этот человек был ровно с противоположной стороны, чем этот Эмин Амирович, (с противоположной, это согласно официальной версии), но трогать его службе безопасности тоже было нельзя, а его окружение с ним почти не справлялось. Потому что он ширялся дрянью и бухал без меры.