Паноптикум

В общем, вышла я из реста со вставшими дыбом волосами и желанием перекрестить этот подарочек, облить его святой водой с бензином и поджечь, предварительно подперев двери, а потом возвести на пепелище свой храм Артемиды. Ну, этот вариант я не исключаю, конечно, но для начала все же необходимо попробовать превратить этот свинарник во что-то нормальное. Не получится — сожгу без сожалений, предварительно подвесив на крюк на входе рыбу Регину, протрахавшую такую перспективу.

Сев на заднее сидение машины Асаева я усмехнулась и покачала головой. Эмин идеален. Просто, сука, эталон мужика, знающего как избежать любого бабского мозгоебства на долгосрочный период — дал ответственное задание, где я знаю, что делать и как довести до идеала и страстно этого возжелала. Типа, на вот тебе, Яночка, еби им и себе мозг, на меня у тебя ни сил ни желания не будет. А чтоб уж наверняка, ограничиваю тебя по срокам и даю просто лютый пиздец в руки с пометкой «мне нужно качество», ты же ответственная жэнщина с заебом оправдать мое доверие.

Гурам молча вез меня в центр, где в офисе дизайн-студии меня уже ждали. Я курила в окно и просматривала новостные ленты в интернете. И сигарета выпала из пальцев, потому что новостные паблики пестрели одним и тем же скандалом — Нечаева, долгое время доблестно работающего в полиции, закрыли по двести двадцать восьмой. За употребление и распространение. И с учетом того, кем он работал, это гарантирует что ничем хорошим все не закончится. Столица инициирует проверку, прокуратура на ушах. Все на ушах. И сотни дворняжьих комментариев с таким осторожным, но злобным восторгом, что там у кого-то у власти вот так жизнь сломалась. И мое темное торжество. Удовольствие растворяемое в негу под кожей. Потому что я знала, из-за чего она сломалась. И имела право на восторг, в отличии от тех злобных тявкающих сотен.

Дуло у виска Эмина.

«Анархия». — Его предупреждение.

В ответ машина с трассы.

И система порвала свое слишком самоуверенное звено.

Он сделал это красиво, потому что Нечаева теперь казнят те, коих он считал гарантом своей безопасности, гарантом того, почему Эмину откажут. Асаев хотел казни. Не собственными руками, значит Нечая казнят свои. И он это сделал.

По телу волна неги. Я только набрала номер Эмина, но он позвонил мне первым.

— На два дня уеду по работе, все нормально, не переживай. — Голос ровный. Спокойный. Удовлетворенный. Ускоривший мне пульс. И дыхание.

— Ты… хорошо себя чувствуешь? — пытаясь вырвать себя из опьянения его голосом и положением вещей, негромко спросила я, стискивая трубку у уха.

— Сейчас да. Восстановлюсь быстро. Сказал же обычный сотряс. Нормально все. Как раз за пару дней… нормально все будет. — Последняя фраза с двояким смыслом. Гарантия дальнейшего и о своем сотрясе.

— Эмин, — подавляя воодушевление, решила использовать явно благожелательный настрой и поправить свою ошибку. — Я хотела про Аслана сказать, чтобы ты вернул его, он ни в чем не винов…

— Нет. — Сказал, как отрезал. Холодно, жестко, без права на возражение. Это ударило наотмашь, напоминая реалии мира. Его мира, где он вынуждал жить по его правилам. Своих псов.

— Он не виноват, я сама у него информацию выцаганила. Верни. — Внутри все заморозило. И опалило раздражением.

— Это что за настойчивость? — очень вкрадчиво спросил он. Предупреждая.

Тон все еще как для псов своих. Как для зарвавшегося подчиненного. Я сцепила челюсть, пытаясь подавить себя, но Остапа все равно понесло.

— Мне не нравится этот твой Гурам, — выдавила сквозь стиснутые зубы я, зло глядя в затылок вздрогнувшего Гурама. — Верни Аслана.

— Они и не должны тебе нравиться. — Голос чрезвычайно раздражен. — Гурам твой водитель, вопрос закрыт. На будущее: думай, с кем о чем и о ком разговариваешь, что спрашиваешь и готова ли взять ответственность за то, что тебе ответят на эти твои вопросы. Думать надо всегда и везде. Есть работа, есть отношения. Вплетать одно в другое непозволительно, а в нашем варианте еще и опасно. Скосячишь еще раз, вообще будешь дома сидеть. Это мое китайское предупреждение.

— Ты… ты не охренел ли?.. — прищурено глядя в окно, уточнила я, желая сказать совсем другое и в утвердительной форме.

— Это ты не хреней. — Так разгневанно выцедил он, что я невольно вздрогнула. — Я и так едва сдержался, чтобы ему шею не свернуть, а на тебя паранджу не надеть и не пристегнуть к батарее. Мне многие моменты очень сложно принять, Яна, но я это делаю и требую от тебя к себе такого же отношения, потому что это нормально и достойно. Никакой хитровыебанности, потреблядства, грязных игр на чувствах, пользование особым отношением к своей персоне, стервозных взбрыков, попыток загнать под каблук и прочих бабских заебов я у тебя не вижу. И видеть. Никогда. Не желаю. Очень хорошо помни это. Настоятельно рекомендую даже на секунду об этом не забывать. Я люблю тебя и ты без пяти минут моя жена, веди себя соответствующе. Разговор окончен. Вернусь через два дня, встретишь в аэропорту в шестнадцать сорок.