Паноптикум

— Наш был не самым худшим. — Выкинула сигарету и закрыла окно, задумчиво наблюдая за пролетающей вдали от дороги лесополосой. — Точнее в период лихих и двухтысячных он мало чем отличался от остальных, потом руководство сменилось… Мне вообще несмотря на периодически лютый пиздец странно везет на хороших людей. Может компенсация такая от жизни, хер знает… В общем, директор, Инна Ильинична, была в самом положительном смысле слова больна детдомом и нами. Мы учились в общеобразовательной школе вместе с домашними детишками, которым в голову вбивалось, что учиться с детдомовскими это нормально и сторониться и обижать нас нельзя. Снова здесь стоит отвесить поклон Инне Ильиничне и большей части руководства, которые без преувеличения клали себя на жертвенный алтарь в угоду труднодостижимой мечте — сделать из нас, рудиментов общества, людей. Не достойных и великих, хотя бы просто людей, по минимуму морально ущербных. Второй, третий класс, четвертый перепрыгнули, оказавшись в пятом, жизнь потихоньку стабилизировалась в обществе и общими усилиями и в детдоме улучшалась. Были, разумеется, неприятные эпизоды с теми, кто попадал туда уже подростковом возрасте и вносили смуту. Легкие и тяжелые наркотики, секс… но это пресекалось, не успев переродится в пандемию. Не всегда, конечно, вовремя получалось… Самое худшее, когда малых в это втягивали. Иногда даже не заботясь о том, чтобы на уши навешать. Против их воли. Насильно. Это было самое худшее… Ты знал, что есть конченные дети и подростки из которых потом вырастают конченные люди, делающие… еще более страшные вещи?.. Этих уебков пресекали воспитатели, психологи, врачи. При их провале в воспитательный процесс вступали старшаки… — Мрачно усмехнулась, чувствуя, как начали немного неметь ладони, все еще помнящие, как именно надо затягивать полотенце на шеях тварей под тобой, — а при их бессилии, конченных переводили туда, где их порывы либо органично вписывались в общую тенденцию мрачной динамики, то бишь зоны малолеток, либо ими начинали заниматься быстро формировавшиеся органы опеки… — Я перевела дыхание, прикрыв глаза. — Эмин, я курить хочу, у меня кончились.

Он молча протянул мне пачку сигарет. Я и он молчали. Эмин спокойно вел машину, я травила кровь никотином, чувствуя как натягиваются нервы, но раз начала, то поздно отступать, нужно заканчивать. Нужно, наконец, сказать это вслух. Он поймет. Он должен понять. Я не смогу по другому это до него донести.

Сигарета была скурена почти до половины, тишина в салоне не давила совсем, наоборот, словно бы незримо окутывала спокойствием.

— Двадцать шестого марта в детдоме появилась моя Маринка Лебедева. — Я слабо усмехнулась, выкидывая сигарету и прикрывая окно, но не до конца. Откинулась на сидении и прикрыла глаза, пытаясь воспроизвести в памяти вечно улыбающееся Маринкино лицо. — Пресловутый лучик света, знаешь. Ей было пятнадцать и ее история была как сотни других — родители пили и их лишили родительских прав. Маринка ворвалась вихрем, смехом и вообще бесконечным позитивом. У нее все всегда было хорошо. Искренне хорошо и все вокруг нее как будто пропитывалась теплом. Маринка была прекрасна. Нет, она была далеко не красавицей, вот прямо совсем, но это как-то терялось, что ли… Знаешь, вот есть такие люди… Правда, вроде совсем не красивы внешне, а про это сразу забываешь, потому что они такие… м-м, не могу слова подобрать… Лебедева была старше меня и в том возрасте разница в два года, как правило, всегда играла роль, но мы были близки. Я ее понимала. Она смеялась часто, но я знала, когда это скорее… для отвода глаз. Там внутри у нее что-то ломается, она виду не подает, шутит и улыбается. У меня так же. Только я не улыбаюсь, а бить начинаю, что бы не трогали, не подходили. Дашь в морду разок и все заебись, ломайся внутри дальше себе спокойно. Ну или там ножик в диван всадишь, тоже эффективно… — Я фыркнула, а он негромко кратко рассмеялся. Сглотнула, прикусывая губу. — На том и сошлись с ней, что внутри ломалось часто, пусть и реакции на это у нас разные… Просто… Просто чувствовали когда плохо. Это ценно очень, когда тебя понимают без слов, несмотря на твои маски. — Я замолчала на мгновение, сильнее прикусывая губу. — Я единственная, кто узнал истинную причину того, почему Маринка попала в детский дом. Я единственная, кто видела ее слезы и узнал почему… из-за чего она была вегетерианкой. — Мой голос дрогнул и сорвался, как и сердце. Я задержала дыхание и просительно потянулась его карману за сигаретами. Эмин на мгновение прикусил нижнюю губу, но промолчал. Он уже понял. Мои пальцы заледенели.

Зажигалка никак не хотела работать. Он протянул мне другую, подкурил мне сам, задержавшись взглядом на моем лице и начал сбрасывать скорость, перестраиваясь в крайнюю правую. Я отрицательно мотнула головой глядя ему в глаза и повернула лицо к окну. Эмин вернул автомобиль на среднюю полосу.