Паноптикум

Рядом с ним мне было удивительно комфортно и… понятно, что ли. Однако Асаев был человеком контрастов, и некоторые его контрасты просто вымораживали. Проще говоря, Эмин меня за неделю заебал так, словно бы мы вместе с ним лет десять прожили. Вот такое ощущение было. Вроде как ты уже прекрасно знаешь этого человека и даже почти смирился со всеми его отклонениями, но периодическое желание его пристрелить все равно есть.

Все, казалось, шло хорошо, я его понимала, он меня, но иной раз он раздражал просто неимоверно, хотя я и осозновала в тот момент, что он, в принципе, человек терпимый, порой даже адекватный. Иногда.

В общем, притирка осложнялась только одним — его заебами.

Это были откровенные заебы. Я не знаю, может там все-таки генетика играла роль, но несмотря на крушение моих мыльных представлений о кавказском мужике, он иногда у меня вызывал ну просто зубовный скрежет.

В плане, что «Ты какого хуя еще не дома? Ты где шатаешься?».

Это типа разряд ревности.

Ревность у него была просто дикарская. Это просто, ну просто пиздец. Действительно не могу иного слова подобрать. На закрытых приемах мне быть не дозволялось.

Основная причина — потому что теперь на меня смотреть никому не позволительно. Про себя я вообще молчу. Я пялилась либо в потолок, либо на Эмина, если он ошивался рядом, иначе у него начиналось обострение паронойи, а в этих обострениях он становился буйным и физически он был сильнее, плюсом, с головой у него проблемы, так что ну его нахер, проще в потолок посмотреть, пока не съебется.

Следующий его пиздецовый заеб: з — забота.

Тут стоит сделать небольшое отступление и отдать ему должное — он вообще не повышал голоса. Во-об-ще. Он не орал. Все было гораздо хуже. Лучше бы орал, свинья криминальная. Потому что нормальный человек проорется и успокоится, а вот его реакции, когда он был зол, откровенно пугали. Он буйный. Психопат ебанный.

Подтверждением тому служит показательная ситуация, произошедшая накануне. Воскресенье, шесть утра. Сплю, никого не трогаю. И вдруг:

— Что мне выпить, у меня температура, — Эмин пихнул мне пакет с лекарствами. Видно, что половину аптеки скупил и начал сосредоточенно в нем рыться, с подозрением осматривая упаковки.

— И тебе доброго утра, — зевнула я, вглядываясь в морду, явно страдающую охуением, а не повышенной температурой. — Сколько?

— Тридцать семь и четыре. — Он сказал это серьезно. Вот прямо абсолютно серьезно. Как будто у него под сорок и через час он умрет.

— Что-нибудь жаропонижающее. — Подавляя фразу про клизму, выцедила я сквозь зубы и повернулась на бок укрываясь одеялом с головой, вызвав праведное возмущение у лица горячих кавказских кровей.

— Ты обо мне не заботишься, женщина. — С просто непередаваемым наездом кинул претензию он, резко срывая с меня одеяло.

— Давай я тебе скорую вызову! — рявкнула в ответ, злобно глядя в это нахальное лицо, сурово сдвинувшее брови.

— Еще один выебон и тебе самой скорая понадобится. — Сквозь зубы предупредил Эмин. — Что надо пить от простуды?

Я правда растерялась. На секунду.

— Водку с перцем, мистер я-чихнул-несите-мне-гроб!

Вот сама говорю, понимаю ведь, что не надо этого делать, что он уже раздражен и ничем хорошим это явно не закончится, а сама говорю. Потому что это вообще ни в какие ворота! Криминальная сволочь, блядь! Людей взглядом нагибает, стоит хуй знает на каком уровне, на него смотреть бояться иной раз, два боевых теленка по стойке смирно встают стоит ему в поле зрения появится, и что ты! Температура у него, а я с опахалом вокруг не бегаю и смертный одр не готовлю! Вот это как вообще?!

Но Эмин умел предупреждать взглядом. Скорая мне действительно могла понадобиться. Нет, не из-за физических увечий. Там скорее психиатрическая бригада будет нужна. Потому что вот чувствовалось, что эта сука сейчас мгновенно просчитала варианты и готова методично, но быстро и ювелирно точно душу мне выебать до состояния невменяемости. Я, зло сцепив зубы, отобрала у него пакет намеренно оцарапав его пальцы ногтями и пошла на кухню. Вернулась с таблетками и стаканом воды.

Ублюдок Асаев сидел на диване с непроницаемым лицом и тыкался в планшет. Не поднимая на меня взгляда, требовательно протянул руку. Как служанке. Сука.

— Головка бо-бо, горлышко болит, температурка повышена. Эмин, тридцать два годика, бандитик. — Язвительно бормотала я впихивая ему таблетки и протягивая стакан с водой.

Который тут же был с пугающей силой и скоростью отброшен в сторону окна. И разбил его.

Я оторопело смотрела на осколки, быстро съезжающие по мокрому тюлю и осыпающиеся на подоконник и паркет и поняла, что в горле у меня пересохло. И что мне страшно сейчас смотреть на Эмина. Но нужно.

В его потемневших глазах очень ясно читалось, что там, у себя в мыслях, он разбивал окно не бокалом, а моим лицом.

— Что бы к вечеру стекло поменяли. — Ровно произнёс Эмин, поднимаясь с дивана и, подхватив планшет, пошел на выход. — На ужин приготовь мясо с овощами на гриле. В десять приеду.