Паноптикум

Я сделал два «официальных» снимка, а затем еще один в тот момент, когда члены семьи перестали позировать и начали разбредаться в разные стороны. Джулиет, казалось, хотела поскорее убраться подальше. Единственным, кто смотрел на этой фотографии прямо в объектив, был Гарри Блок. Разглядывая эту фотографию теперь, я думаю, что он понимал, что фотография выявит всю его сущность. Как-то у меня даже мелькнула мысль, что я, возможно, украл не только его часы, но и душу.

Я быстро собрал свою аппаратуру и стал выбираться из толпы. Во мне кипела ненависть ко всем присутствующим, и, наверное, меня можно было назвать головорезом, если головорез – тот, кто приходит в гости без приглашения со злобными намерениями в сердце, а осуществляются они или нет – неважно. Странно, что такой неблагодарный сын, как я, так хотел отомстить людям этого круга за то, что они сделали с моим отцом. Я не мог забыть его пальцы, кровоточившие из-за работы на этих людей, и то, что они отняли у него его гордость.

В холле меня остановил Гарри Блок. Помещение имело форму слезинки, стены, окрашенные в переливчатый синий цвет, блестели. Мы стояли на огромном восточном ковре, сотканном за гроши рабочими, которые теряли на этой работе зрение из-за того, что им приходилось делать крошечные стежки на очень плотной ткани. Это было красивое изделие. Я его ненавидел.

– Эй, минуточку!

На плече у меня был штатив, который мог послужить неплохим оружием. Мозес Леви пришел бы в ужас, если бы видел, каким образом я хочу использовать оборудование, предназначенное для увековечивания красоты.

– Вы меня слышите? – крикнул Блок.

Я обернулся и посмотрел прямо в глаза моему врагу.

– Я не знаю вашего имени, – сказал он. – Мне сообщили только, что вы из газеты.

– Зато я знаю ваше имя, – произнес я ровным угрожающим тоном, с трудом узнавая собственный голос. – Гарри.

Он привык к тому, чтобы его называли мистер Блок, особенно прислуга, к которой он, несомненно, относил и меня. Он прищурился, изучая мое лицо и пытаясь вспомнить, кто я такой. Было видно, что он ничего не вспомнил. Я был для него незнакомцем.

Я вытащил из кармана часы и со щелчком открыл крышку.

– Мне пора двигать, – сказал я ему.