Паноптикум

С главной лестницы не было выхода на крышу, имелась лишь непрочная пожарная лестница, которая от жары расплавилась. Двадцать пять женщин, пытавшихся спастись с ее помощью, упали на землю и разбились насмерть. Оставшиеся наверху лишились возможности выбраться из здания, и им оставалось только дышать наружным воздухом на подоконниках.

Прибыли пожарные кареты на конной тяге со свернутыми брандспойтами новой конструкции, пожарные стали разворачивать их вдоль Грин-стрит. Но для запертых на девятом этаже помощь пришла слишком поздно, за спиной у них уже бушевала лавина огня. Девушки, сидевшие на подоконниках, стали прыгать вниз. Некоторые прыгали обнявшись, чтобы встретить смерть не в одиночестве, другие летели, закрыв глаза. У многих волосы и одежда были объяты пламенем.

В первый момент летящие вниз девушки казались птицами – кардиналами с ярким оперением, белыми голубками, пикирующими дроздами в черных одеяниях с бархатными воротниками. Но при ударе о бетон иллюзия сразу сменялась страшной истиной. Девушки погибали одна за другой на глазах беспомощно наблюдавших за этим людей. Полицейский неподалеку от Эдди, простонав, отвернулся и схватился за голову – он был не в силах помочь и не мог смириться с этим. Пытались натянуть спасательные сетки, но падающие тела их пробивали. Некоторые падали камнем сквозь вмонтированные в тротуар окошки прямо в подвальное помещение.

Пожарные 20-й команды старались облить водой все здание, так что расположенные вдоль улицы сточные канавы превратились в бурные реки. Повсюду валялись обгоревшие обломки, тут и там неожиданно вспыхивали языки пламени, жалившие людей, как осы. Работницы с восьмого и десятого этажей, которым удалось спастись, сбились кучками, ошеломленные происходящим. Чтобы лучше видеть, Эдди заслонил глаза рукой от волн жаркого воздуха. Он не мог дать волю чувствам и сосредоточился на своей камере, беспристрастном наблюдателе, чей глаз не затуманивают страх и жалость. Но и камера не могла представить ему ничего, кроме той же кошмарной картины. В окуляре она отражалась еще более четко и безжалостно.

Девушки и попадавшиеся среди них юноши по-прежнему вылезали на подоконники и, закрыв глаза, бросались вниз. Казалось, этот поток молодых прекрасных тел никогда не кончится. От перекрученной пожарной лестницы с грохотом, напоминавшим пушечные залпы, отрывались куски сернистого металла. Им вторило журчание воды, ударявшей из брандспойтов о стену здания и водопадом стекавшей на улицу. Вскоре Эдди стоял уже по щиколотку в воде.

Вдруг он заметил, что владельцы фабрики отъезжают на автомобилях, а за ними следует карета, запряженная двумя прекрасными черными лошадьми. Фабрикантам и их ближайшим помощникам удалось выбраться на крышу, а оттуда перебраться в здание соседней фабрики. Эдди повернул камеру в их сторону и успел запечатлеть момент, когда один из них высунулся из кареты, чтобы бросить взгляд на горящее здание, но какой-то черноволосый человек помоложе втянул его обратно и задернул занавеску. Лицо молодого человека показалось Эдди знакомым, но это было невозможно, он не знал никого из людей этого круга. Его знакомые не носили бобровых шуб и не стали бы задергивать бархатные занавески, в то время как девушки прыгали с девятого этажа, и не было сеток, которые могли бы спасти их, не было карет, чтобы их увезти.

Мостовая была усеяна мертвыми телами. Даже пожарные и полицейские, сталкивающиеся со смертью ежедневно, не могли сдержать слез. Эдди продолжал делать свою работу, но ему казалось, что он присутствует при конце света. Если бы земля под ними разверзлась и все они провалились бы прямиком в ад, это было бы не страшнее того, что происходило у него на глазах. Хотя огонь несколько утих, жар от Эш-Билдинг разносился на два квартала. Все больше и больше людей прибывало, чтобы поглазеть на самую ужасную в истории города производственную катастрофу, но, наблюдая ее, они не могли произнести ни слова. Эдди делал снимок за снимком, его ожесточенное сердце говорило ему, что он не должен пропустить ничего. В те часы на Вашингтон-Плейс, когда Эдди стоял в воде, смешанной с пеплом, он утратил способность относиться к работе отстраненно. Его начали преследовать воспоминания обо всех предыдущих случаях, когда в нем не было сочувствия к чужим несчастьям. И одновременно он стал видеть все не в черно-белом свете, а со всеми переходными оттенками. Это производило жуткое впечатление. Красная жидкость на бетонной площадке стала настоящей кровью, белые осколки на булыжной мостовой – костями. Тела девушек и юношей были окружены серебристым ореолом, который служит знаком траура по погибшим. Многие из них так деформировались при ударе о землю, что полицейские, которым было поручено разобрать и разложить тела для последующего опознания, были в шоке, им становилось худо, и даже самые закаленные из них с трудом находили силы для этой работы.