Пангоды

Поручику досталось в свое время, как он говорил, несколько перефразируя фрагмент одной из песен, "по всем литерам - от Сталина до Гитлера". Последние годы он жил в Пангодах, холостяковал в "бытовке" деревянного общежития. В комнате - камере, по его выражению, - всегда было чисто, несмотря на то, что через нее постоянно курсировали гости - холостые и женатые, которые здесь имели возможность спокойно "оторваться". В разгар веселья он пел свою любимую песню из блатного репертуара про "щипача" Костю, который, потроша в трамвае карманы и сумочки пассажиров, всегда вежливо припевал: "Прошу прощенья за резкое движенье!.."; но потом, когда началась война, Костя ушел на фронт и стал в рукопашных схватках крушить челюсти и черепа гитлеровцев, напевая, разумеется, те же самые трогательные слова: "Прошу прощенья... и т.д."

- Соседушка, привет! - Поручик мялся. - Магазины в одиннадцать открываются, а погибаю сейчас. У тебя "нарезного" нету? - Разговаривая, он смотрел мне за спину, на умывальник, где стоял большой флакон подарочного одеколона. Я понял, что сегодня мне уже улыбнулась перспектива после бритья освежаться проточной водой.

Уходя, прижимая к звездной груди ласково булькающий сосудик, он, как всегда, сказал:

- Сосед, ты меня спас. Я тебе с отпуска литр такой вот, только французской, гадости привезу, у меня на "Земле" ласточка на парфюмерии сидит.

Новым гостям Поручик обязательно показывал фотографию взрослой дочери, ласточки, - в белой кружевной рамке, которая висела над его одинокой кроватью.

Мы слишком разнились с ним по возрасту и интересам, и наше уважительное соседство никогда не было тесным, ну а позже, когда мое жилище (такая же "бытовка", как и у Поручика, которую мне дали на работе как молодому специалисту) потеряло статус холостяцкого, - в нем появилась хозяйка, он перестал заходить ко мне. Однажды все же появился, внимательно посмотрел на мою жену, сделал вывод, что ей сейчас особенно необходимы "разные витаминчики, углеводики", объяснил, что он как раз все это ежемесячно получает в ОРСе, "по особому литеру". Вышел. Быстро вернулся, высыпал прямо на пол десяток консервных банок. Не слушая возражений, ушел к себе, закрылся на ключ, включил громко музыку...

Вечером у него были новые знакомые, студенты-практиканты, в их исполнении из-за шумопроницаемой стены доносилось под гитару сентиментальное: "Не падайте духом, поручик Голицын..." Мой сосед в ответ старательно выводил хриплым речитативом: "Прошу прощенья за резкое движенье!.."

Смирнов упорядочил версию, которая у него была единственной. "Продавец" пришел к Поручику, похвалился выгодной продажей балка, Поручик подпоил компаньона, подкрепил "отруб" снотворным, забрал деньги. В середине ночи вытащил жертву в тамбур... Зачем? Чтобы оклемался, ушел и обо всем забыл? Нет, это наивно... Или?..

Думать дальше, прослеживать возможный ход мыслей подозреваемого совсем не хотелось. Всех пангодинцев Смирнов считал своими, поэтому нередко было стыдно за других, и зло брало - на самого себя...

В общежитии дверь в комнату Поручика оказалась запертой. Соседи сообщили, что он вчера отбыл в отпуск. Факт оформления отпуска подтвердили в отделе кадров: вне графика, по семейным обстоятельствам, срочно.

Смирнов по телефону связался с Надымским ГОВД. Спустя час оттуда сообщили: вчера в кассе агентства Аэрофлота Поручик приобрел билет на самолет. Рейс завтра утром. Опергруппа готова выехать в аэропорт. Попросили приметы, Смирнов продиктовал и положил трубку. Оттого, что все быстро завершилось - а что это так, он уже не сомневался, - накатила знакомая, но до сих пор не понятная, усталость, испортилось настроение. Ему было жалко Поручика, который всего пару лет "не дотянул" до пенсии.

Пангодинского участкового Геннадия Ивановича Смирнова, единственного милиционера в поселке, уважали за справедливость и силу, - то, что необходимо и достаточно законопослушным гражданам.

Многие сейчас с благодарностью вспоминают Смирнова за то, что он в свое время особенно важные для людей вопросы решал неформально, по-человечески. Результат - десятки неиспорченных биографий, нераспавшихся семей, неполоманных судеб. Сам Геннадий Иванович, объясняя возможность такой манеры работать, говорит очень просто: для этого нужно было иметь всего-то любовь к людям и... добрую физическую силу.

В этой связи мне вспоминается характерный случай, произошедший в кафе "Снежинка" (первый вечерний ресторан в поселке, который пангодинские женщины, после его открытия, быстро окрестили: "Бабьи слезы"): началась потасовка между двумя здоровенными трассовиками, неизвестно откуда взявшийся милиционер хватает за вороты обоих, выволакивает из зала на улицу, там невероятным образом приподнимает их, резко встряхивает и со всего маху опускает в сугроб, на несколько секунд вдавливая головами в снег...

Знаю, что эти двое нормальных по жизни ребят на следующее утро, глубоко повинившись перед участковым, улетели на трассу.