Пандора в Конго

Гарвей услышал окрик одного из них, и ему показалось, что тот обращался к нему. Это не был ни приказ остановиться (процессия продолжала двигаться вперед), ни угроза, ни ругательство. О чем же тогда он предупреждал его? Маркус ничего не мог понять, пока не заметил луч зеленого фонаря, направленный на какой-то предмет на потолке. Он поднял глаза, продолжая толкать груз, и, к своему удивлению, увидел на своде какую-то плоскую и круглую лепешку, напоминавшую арабский хлеб. Тектоны, которые шли впереди, оставили ее там. Она была достаточно тонкой, чтобы пройти между скорлупой и потолком туннеля.

Гарвей заметил и вторую лепешку, взял одну из них и закричал:

– Уильям! Посмотри на потолок!

Он снова услышал, что Уильям плачет, но на сей раз – от радости. Потом на потолке появились какие-то листья, похожие на салат, два листа. Хлеб казался испеченным из проса, а листья содержали большое количество воды; когда Маркус сосал их, они хорошо утоляли жажду. Им так хотелось пить, что Уильям обрадовался листу, наверное, даже больше, чем хлебу. Однако Гарвей был достаточно сообразителен, чтобы усмотреть в этом дурной знак: если их кормили, то это означало, что путь предстоял долгий, очень долгий.

Им пришлось утолить голод и жажду, не останавливаясь. Возможно, они уже два дня ползли в этой норе. Только два? Им дали хлеба и листьев еще раз, но эта пища была слишком скудной. Силы оставляли их. Неожиданно туннель расширился. С губ Маркуса сорвалось радостное мычание – это был пузырек воздуха в толще камней. Здесь можно было изменить положение тела, расслабить мускулы! Гарвей рассмеялся, как сумасшедший, хотя понимал, что причиной его бурной радости, этого огромного счастья, было пространство не более двух кубических метров.

За Маркусом появилась скорлупа Уильяма, а за скорлупой – и сам Уильям. Тектоны, которые шли перед Гарвеем, стали угрожающе кричать и размахивать дубинками. Они приказали англичанам лечь на землю, заложив руки за голову. После этого вошли еще два тектона, которые замыкали шествие.

Они находились внутри каменного колокола; их было шестеро – шесть тел, плотно прижавшихся друг к другу, ютились в этой лисьей норе. Маркус никогда бы раньше не подумал, что в таком крошечном пространстве могло уместиться столько народа. Ему достаточно было протянуть руку, и его пальцы коснулись бы тектона, который стоял от него дальше всех. Но сейчас, после того как он сутками полз по подземной трубе, ему казалось, что он оказался в бальном зале. Тектоны досконально знали свою среду и прекрасно умели разминать мышцы в таком узком пространстве. Тишину каменного мешка нарушали шорохи и шумы, которые наводили на мысли о натягиваемых морских канатах, пропитанных водой. Эти существа поворачивали головы вокруг своей оси и последовательно разминали мускулы, их конечности двигались медленно, подобно тому, как распускаются лепестки цветов. При этом большая часть коричневой земляной корки, налипшей на их белые доспехи, крошилась и падала на землю.

Эта передышка дала им возможность обдумать ситуацию. Все это не могло происходить на самом деле. Но тем не менее происходило. В норе были два фонаря, полные светящихся червячков; они лили слабый зеленый свет на камни и на тела англичан и тектонов. Уильям дошел до грани смертельной апатии. Акула в аквариуме – именно так чувствовал себя сейчас младший Кравер. Внутри него еще теплилась какая-то жизнь, но она готова была потухнуть. Маркус хотел подбодрить его, но это оказалось невозможным. Стоило ему произнести первое слово, как один из тектонов ударил его по губам своей страшной дубинкой. Уильям повернул голову и посмотрел Гарвею в глаза. Маркус испугался, увидев это лицо. Щеки втянулись, как глубокие воронки; глаза не мигали, словно у чучела какого-то животного; губы прорезали глубокие трещины, будто кто-то прорубил их топором.

Уильям заговорил, но его голос теперь был совсем не таким, как прежде. Казалось, он уже умер и обращается к миру при посредстве медиума. С его потрескавшихся губ со свистом слетело одно-единственное слово:

– Шампанское.