Пандора в Конго

Господин Хардлингтон был моим непосредственным начальником в «Таймс оф Британ». По непонятной мне причине он считал меня воплощением всех недостатков журналистского мастерства. Предполагаю, что он был из тех людей, которым необходимо постоянно демонстрировать свою власть над другими, а поскольку, кроме меня, других непосредственных подчиненных у него не было, мне доставалось вдвойне. У господина Хардлингтона была типичная внешность средневекового столпника, только бороду он тщательно расчесывал на две стороны. Этот человек носил монокль, сие смехотворное изобретение, которое сейчас полностью вышло из употребления. Однако в те годы я знал множество людей, которые ходили с моноклем, и должен сказать, что все они были наглецами и педантами. В глазах Хардлингтона светилось безумие фанатика веры, которое обычно пугает окружающих и способно смутить даже самого пророка. Он был большим поклонником Золя. Но разница между Хардлингтоном и Золя была приблизительно такой же, как между яблочным червем и бразильской анакондой.

Все без исключения английские издательства отвергли рукописи его романов. Иногда отказ сопровождался руганью, потому что его болезненная назойливость была способна исчерпать терпение даже самого воспитанного редактора. Но у Хардлингтона, как у некоторых неудачников, не было никакого другого таланта, кроме настойчивости и постоянства. Он заваливал своими рукописями издательства Соединенных Штатов, Канады, Австралии и даже Новой Зеландии. Это может показаться невероятным, но некоторые издательства считали себя обязанными возвращать ему оригиналы, присовокупляя к ним записку, в которой выражали свое сожаление по поводу того, что не могли поставить его в ряд корифеев мировой литературы.

О том, что Хардлингтону вернули рукопись, можно было догадаться по выражению его лица, когда он перешагивал порог редакции рано утром. Представим себе человека, который поднимает глаза к небу, чтобы убедиться в том, что светит солнце, и именно в этот момент ему на голову падает метеорит размером с трамвай. Всем работникам редакции была знакома эта гримаса, и когда какой-нибудь редактор встречался в коридоре с моим начальником, то всегда подзуживал его:

– Дорогой господин Хардлингтон, вся редакция мечтает прочитать ваше произведение. Ваши контакты с издательствами развиваются столь успешно, как бы всем нам хотелось?

В ответ обычно звучало:

– Вы все живете в темноте и неведении, но у меня есть неопровержимые доказательства того, что щупальца семитизма уже достигли Новой Зеландии.

Или Тасмании, или Нигерии, или любой другой точки планеты, куда он послал свою последнюю книгу. Господин Хардлингтон, рассекающий воздух в проходе между столами «Таймс оф Британ» своим зонтом, словно в руках у него была шпага, представлял собой забавнейшее зрелище. В чем заключалась истинная причина его неудач? Еврейский заговор, стремящийся заставить замолчать человеческий гений, в чем бы он ни проявлялся. У Хардлингтона была невероятная способность объяснять свои несчастья причинами столь же глобальными, сколь и неявными. Чем упорнее не обращали на него внимания издательства, тем больше он убеждался в том, что является жертвой интеллектуального заговора. По мнению Хардлингтона, генеральный штаб немецкой армии состоял целиком и полностью из еврейских генералов. Все выступления против империи, включая махдистское восстание в Судане, мятеж буров или недавнее повстанческое движение в Ирландии, были спровоцированы евреями. Евреи оказывались непосредственно виновны в том, что зимы стали холоднее, а летом часто бывало душно, на их совести были также засухи и град. Это они выдумали сифилис, малярию, тиф, свинку и мировое свинство.

И хотя иногда этот человек вызывал улыбки, постоянно быть под его началом никому не могло понравиться. Представим себе человека, который всегда разговаривает так, словно рот у него полон битого стекла. А потом представим, что этот голос командует нами с утра и до вечера.

Возможно, у Томми Томсона и были шансы когда-нибудь превратиться в журналиста. Но в то время Томми представлял собой лишь помойное ведро, в которое господин Хардлингтон сливал свою желчь. Любой человек на моем месте упал бы духом. По утрам, когда меня будила сирена «Ройал Стил», мне первым делом приходил на ум Хардлингтон, и простыни моментально пропитывались синтетическим клеем.

Мне кажется, что фигура Хардлингтона, сама по себе довольно незначительная, не являлась реальной причиной моей подавленности. Я думаю, что, скорее всего, он просто олицетворял круговорот моей жизни. До начала работы над книгой я подчинялся распоряжениям доктора Флага, а теперь попал под власть нового Флага, хотя и в миниатюре. Его появление на моем горизонте означало конец периода творческого подъема, который продолжался, пока я писал роман.