Пандора в Конго

Я повернул голову в ту сторону, в которую указывала сигара, а потом сказал:

– Дверь директора «Таймс оф Британ» всегда открыта для вас.

Это показалось ему забавным, и меня приняли на работу.

Таким образом, самым существенным событием тех дней стала моя новая работа. Я закончил книгу и теперь трудился в редакции. Однако это отнюдь не означало, что мне удалось забыть об Амгам.

Каким бы смешным это ни казалось, я часами думал о ней. Я представлял себе, как мы гуляем под одним зонтиком, как живем обыденной жизнью и спорим по любому ничтожному поводу. Эти мечты возникали в моей голове с необычайной силой, словно я был подростком. Мне почти удавалось отгадать причины спора, услышать доводы обеих сторон, пережить сладость примирения. Когда я грезил так, воспроизводя снова и снова мельчайшие детали этих фантазий, мне удавалось вызвать в себе нечто вроде сладкой боли, которую невозможно было описать. В конце концов я говорил себе: «Очнись, ты даже никогда не увидишь ее лица». А потом – печаль.

26

Назвав «Таймс оф Британ» сенсационным изданием, я проявил к нему снисходительность. В соответствии с критериями сегодняшнего дня это была настоящая фабрика всяческих измышлений. Если мы получали телеграфное сообщение о том, что в районе Буэнос-Айреса поднялся уровень воды, заголовок в газете гласил: «Сильнейшее наводнение затопило третью часть Республики Аргентина». Если китайские разбойники нападали на пассажирский поезд в окрестностях Шанхая, то сообщение об этом в «Таймс оф Британ» звучало так: «Желтая опасность на пороге Европы». Если на восточной части Крымского полуострова отмечались случаи одного из видов гриппа, то новость преподносили следующим образом: «Большевики распространяют страшное азиатское заболевание, которое грозит человечеству вымиранием». Таков был дух эпохи, и «Таймс оф Британ» не слишком-то отличалась от других еженедельных изданий. Сила его заключалась в наборе фотографий, карикатур и раскрашенных картинок, а тексты должны были просто сопровождать это графическое шоу.

Мне поручали простенькие задания. Поскольку я считался учеником редактора, то не мог участвовать собственно в составлении текстов. Как практиканту, мне давали не столь ответственную работу – например, я составлял подписи под фотографиями. В связи с требованиями типографии я должен был сделать так, чтобы они содержали строго определенное количество букв: ни одной больше, ни одной меньше. Пропуски между словами также учитывались. С тех пор я испытываю глубокое уважение к людям, выполняющим такую работу и создающим поистине новые варианты литературных жанров, которые никто и никогда не признает таковыми. А дело это было весьма нелегкое!

Мне вспоминается, как однажды меня клонило в сон, и я по ошибке переместил восклицательный знак и последующую заглавную букву. Это были только восклицательный знак и заглавная буква, но результаты моей оплошности оказались катастрофическими. Мы переживали самый критический момент наступления немцев в тысяча девятьсот восемнадцатом году. На титульном листе еженедельника было помещено изображение Парижа под огнем гигантских немецких пушек, которые называли «Большими Бертами». В те дни в обществе возникла бурная полемика по вопросу о том, стоило ли защищать Париж. Сторонники защиты города, так называемое «героическое крыло», настаивали на обороне до последней капли крови. Их противники, «реалисты», считали, что было бы разумнее отступить на укрепленные позиции к югу от города, а потом подготовить контрнаступление. Как это всегда бывает, сторонники обороны ценой любых потерь обвиняли «реалистов» в пораженчестве.

Не стоит и говорить, что все эти споры никакого влияния на ход событий не оказывали, но позволяли продавать большие тиражи газет. Редакция моей газеты, совершенно естественно, решила примкнуть к «героическому крылу». Но я своей рукой превратил строку:

Париж отдать нельзя! Бороться до конца! в следующий лозунг:

Париж отдать! Нельзя бороться до конца!

Это стало достойным поводом для того, чтобы господин Хардлингтон накричал на меня в сотый раз.