Пандемия

11 сентября 2001 года Десмонд с Пейтон сидели в ярко освещенной гостиной домика в Пало-Альто и, не веря своим глазам, смотрели новости. Телеканал в реальном времени передавал картинку с Манхэттена. Люди в небоскребах горели заживо, как семья Десмонда в тот день 1983 года. Однако на этот раз трагедия разразилась не из-за природного бедствия. Она была делом человеческих рук, актом запредельного зла, безжалостной бойней невинных.

— Мир свихнулся, — сказал Десмонд.

— Не могу не согласиться.

Фондовый рынок не работал до 17 сентября — такого перерыва не было со времен великой депрессии 1933 года. Когда биржа вновь открылась, курс акций ухнул вниз на 684 пункта, — небывалое в истории суточное падение. Индекс Доу Джонса для промышленных компаний упал на четырнадцать процентов, индекс S&P — почти на двенадцать. За одну неделю курсовая стоимость ценных бумаг сократилась на 1,4 триллиона долларов.

В то время, как другие сбрасывали американские ценные бумаги, Десмонд их покупал. Он вновь воспользовался своим методом оценки успешности компании: есть ли у владельца нюх на то, чего жаждут потребители, насколько крепка финансовая дисциплина. Десмонд прикупил акций Amazon и Apple.

Каждый вечер новости были полны сабельного звона: мир готовился к войне. Десмонд тоже был вне себя от гнева и подумывал, не записаться ли в Агентство национальной безопасности или ЦРУ. Но энергии едва хватало, чтобы вставать с кровати. С каждым месяцем ему становилось все хуже.

Пейтон это видела и не находила себе места.

— Может, создашь собственную компанию?

— И что она будет делать? Зачем? Какой смысл? У меня нет идей. И желания нет.

— Ты мог бы запустить бесприбыльное общество, фонд помощи детям. Что-нибудь, что тебя увлечет.

Десмонд обдумывал это предложение несколько недель, наводил справки, даже устроился работать волонтером в дом для бездомных подростков в Сан-Хосе. Занятие помогало убить время, но не более того. Глубоко в душе Десмонд знал истину: он никогда не сможет любить Пейтон так, как она любит его — с безрассудной легкостью. Она не заслуживала такого отношения.

Летом 2002 года Десмонд опять пришел на прием к доктору Дженсону.

— Ничего не помогает.

— Лечение требует времени, Десмонд.

— Я пытался достаточно долго. Хожу к вам больше двух лет. Перепробовал таблетки, спортзал, благотворительность… а чувствую себя ни на каплю лучше, чем в тот день, когда пришел к вам впервые.

— Поймите, каждая личность имеет свой эмоциональный диапазон. Просто ваш… сильно ограничен. Вполне возможно, что двух лет недостаточно.

— Хотите знать, как я на самом деле себя чувствую?

Дженсон приподнял брови.

— Виноватым.

Психотерапевт ничего не понял.

— Я виню себя в том, что не способен сделать ее счастливой, как она того заслуживает, а сама она никогда меня не бросит.

* * *

Вернувшись домой, Десмонд собрал вещи. Аккуратно сложил подарки Пейтон в большой сундук. Отсканировал все фотографии, распечатал их, а оригиналы вернул в рамки. Потом сел в гостиной и стал ждать. Когда Пейтон пришла, они присели на диван в метре друг от друга. Девушка сильно нервничала, понимая, что вот-вот случится что-то ужасное. Десмонд произнес вслух слова, которые репетировал не один раз.

— Я представляю себе, какой ты станешь через несколько лет. Ты сидишь на крыльце и пьешь вино из бокала, наблюдая за бегающими по двору детьми. Твой муж возится с грилем. Он играет во дворе с детишками, точно зная, что делать, потому что сам в детстве играл во дворе со своим папой, который его любил. Вы садитесь ужинать, и твой муж прекрасно понимает, как с тобой обходиться, потому что вырос с настоящими родителями, которые любили друг друга. Он читает детям книгу перед сном, потому что так когда-то делали его отец и мать. Когда дети шалят, он инстинктивно понимает, что следует предпринять, — не потому, что прочитал об этом в книжке, а потому, что так с ним обращались в нормальном доме, где он рос. Твой муж любит тебя, любит детей. Ведь он способен любить, его не носило всю жизнь от одной утраты к другой. Жизнь ваша не идеальна, но ей и не требуется быть идеальной, потому что никто из вас не душевный калека.

— Десмонд, мне наплевать…

— Я знаю, ты говоришь правду. Ты не оставишь меня, куда бы ни привела нас общая дорога.

— Именно.

— Но я этого не допущу.

— Десмонд!

— Ты слишком дорога мне. Ты заслуживаешь счастливой жизни.

— Я и так счастлива.

— Не так, как хотела бы.

Пейтон обняла его и горько заплакала.

— Прости.

— Прошу тебя, не уходи.

— Я останусь до утра.

Пейтон заглянула ему в глаза.

— Останься хотя бы до понедельника. Пожалуйста!

Он уступил. Во всей его жизни не было дней более мучительных и безрадостных, чем эти последние три дня. Они занимались любовью каждую ночь и по два раза на день. Прощание растянулось надолго. И оно доставляло огромную боль, — даже он ее чувствовал. А уж о Пейтон и говорить было нечего.

В понедельник утром, когда Десмонд вышел на крыльцо, она сжала его в объятиях с такой силой, что чуть не затрещали ребра.

Он чуть-чуть отодвинул ее от себя, чтобы заглянуть в глаза.

— Сделаешь кое-что для меня?

— Что угодно.