Пандем

– Прости, – сказал Пандем. – Тебе кажется, что я пришёл к тебе в человеческом обличье, чтобы подкупить… надев маску овечки. На самом деле это обличье – адаптер… между тобой и тем, что сейчас я.

– Пан…

– С тех пор, когда мы разговаривали у тебя на кухне… я вырос во много миллионов раз. Ты действительно не поймёшь меня.

– Никас, – прошептал Ким, содрогаясь от внезапной догадки.

– Да.

– Он понял, до какой степени ты непознаваем?

– Он осознал… то, что было для него осью мироздания, оказалось всего лишь тенью… от верстового столба. Нет… Давай всё-таки не говорить, почему он умер. Это слишком… личное.

Ким всё ещё вертел в руках чужую куклу. Тепло его ладоней «оживило» игрушку, кукла открыла глаза, разинула рот, будто требуя пищи, и тихонько захныкала.

– Значит, теперь тебе… тому, чем ты стал… вообще бессмысленно задавать вопросы? – тихо спросил Ким.

– Нет… Не бессмысленно. Просто будь готов к тому, чтобы получить неполный… или некомфортный ответ.

Излишняя «живость» куклы раздражала Кима. Он положил её на скамейку рядом с собой; кукла ворочалась. Он мимоходом подумал – до какой же степени равнодушным должен быть ребёнок, чтобы забыть такую куклу в парке… Если даже у Кима проблескивает инстинкт опеки – кукла представляется живым существом…

– Мы очеловечиваем, – сказал он вслух. – Невольно. Машины, жилища, игрушки… И тебя, Пан. Особенно когда ты совершенно по-человечески смотришь…

Его собеседник усмехнулся:

– Смотреть по-человечески может и стекляшка с фотоэлементом… Ты хотел спросить, зачем после двадцати лет полного контакта с человечеством я «отстранился», придумав беседки. Ты хотел спросить, исправляю ли я совершённую ошибку.

– Да.

– Человеческая личность растёт и развивается только тогда, когда её миром правит античный рок. Красиво, сумрачно… кроваво… мальчики-беспандемники приносят в жертву неизвестно кому пластнатуровых кукол. Каждый из этих мальчиков – немного я сам.

– Ты шутишь?

– Немножко.

– Ты в самом деле совершил ошибку? При всей информации, которая у тебя была? Ты – не предвидел – что так – будет?!

Пандем смотрел на Кима; он не был похож сейчас ни на одно из своих изображений. Выдержать его взгляд становилось всё труднее.

– Вот в чём закавыка… Вот в чём беда, Ким. Либо я объективен, либо могу позволить себе немножко любить. Либо я люблю, либо избегаю ошибок… Вот так, приблизительно.

И стало тихо. Даже кукла, остывшая без человеческих рук, затихла на скамейке.

– Пан… «Люблю» – это фигура речи?

Пандем шумно, очень по-человечески вздохнул.

– А должен ли ты любить? – шёпотом спросил Ким. – Я не спрашиваю, можешь ли ты… Ты можешь всё… Ну ладно, почти всё. Но кто тебе сказал, что ты должен любить человечество?

– Мы подошли к третьему, самому занимательному вопросу: любовь в моём исполнении.

– Пан…

– Тебе кажется, что я ёрничаю? Вовсе нет… Вот ты любишь Арину. И Витальку. И Ромку, хотя мало его понимаешь.

– Да… Но – ты меня прости – ты ведь не создавал этот мир. Ты не можешь относиться к нам, как к своим детям. Или хотя бы плоду вдохновения, вроде как композитор к симфонии… Почему твоё отношение к этому миру столь… эмоционально окрашено?

– Неполный ответ… Хочешь?

– Пусть хоть неполный.

– Я в какой-то степени порождён человечеством. Я вышел из него, как… клетка из первобытного бульона. Человечество – часть меня. Да, оно далеко от совершенства. А что такое совершенство? Отсутствие такого дорогого мне развития… Ладно, тебя раздражает слово «люблю». Давай назовём это «осознанием своего»… или даже «инстинктом самосохранения» – ты ведь желаешь добра своей печени, извини за столь грубую параллель… Вот это он и был, неполный ответ. Ты неудовлетворён.

– Нет, почему…

– Вернёмся к тем, кого ты… к объектам положительно окрашенного эмоционального отношения. Твои отец и мать, Арина, сыновья – если бы ты мог им устроить жизнь, состоящую из одних радостей, ты бы устроил?

– Да.

– А если бы ты был миром, где они живут?

– Я понимаю, о чём ты…

Пандем заложил руки за голову. Скамейка плавно качнулась; чуть дрогнула земля – там, глубоко, суетился подземный транспорт.

– В моих силах сделать так, чтобы ни одно человеческое существо ни разу в жизни не испытало дискомфорта. Вообще никакого. Понимая, насколько этот путь пагубен, я должен сыграть палача. Я специально перепрыгиваю через промежуточные рассуждения, ты меня понимаешь и так. Старики, которые ещё могли бы жить, не просыпаются в своих кроватях – я сам назначаю им дату смерти. Каждый из них – немножко я… Для того, чтобы обучить детей элементарному состраданию, я должен мучить их. Но если в мире, который был до меня, всякие неприятности генерировались безличной судьбой, на которую вроде бы грех жаловаться… Теперь я сам должен посыпать дороги битым стеклом для босых детей.

– Пан…