Памирская быль

Без тени сомнений, хотя и волнуясь, как всегда, я покинул самолет. Все шло хорошо. На заданной высоте раскрылся парашют и начался плавный спуск. Потом неожиданно меня стало сильно раскачивать под куполом и неудержимо понесло в сторону от площадки, на которой лежал оранжевый крест. Тащило за гребень, где приземляться очень опасно. Уверенный в том, что мне удастся опуститься на площадку, я стал управлять парашютом. Но меня несло уже со скоростью гоночного автомобиля, выход был один — спускаться за гребень. Иначе бы я наверняка разбился о скалу. Мне было видно, что туда же, за гребень, ветер тащит и лейтенанта Сидоренко. Других товарищей я потерял из виду. По моим предположениям, они уже были на площадке. Просто мне и Сидоренко не повезло, потому что мы не справились с ветром в самом начале. Мой парашют, приняв горизонтальное положение, нацелился на скалу. До нее оставалось метров сто, когда я сбросил контейнер. Нагрузка на парашют уменьшилась, и меня понесло еще быстрее. Через несколько секунд я обо что-то сильно ударился и потерял сознание. Очнулся. Сообразил, что парашют волочит меня по самому краю ледника. Хотел освободиться от парашюта, но он рванул меня, и я свалился с ледяного обрыва на камни. Снова потерял сознание. Придя в себя, выстрелил из ракетницы. Самостоятельно идти не мог. Подоспели альпинисты. Врач Алексей Шиндяйкин оказал мне помощь, но все равно я был уже не ходок…

Что произошло с другими товарищами, мы еще не знали. Мне казалось, что самое неудачное приземление было у меня.

Начались приготовления к спуску с Памира. Одновременно альпинисты разыскивали Александра Сидоренко. Они тоже видели, что мой небесный сосед спускался за гребень. Ни за гребнем много отвесных скал, глубоких впадин, каменных нагромождений. Александр мог оказаться в таком же сложном положении, как и я.

Альпинисты ходили вправо, влево, но лейтенанта нигде не было. Наступила ночь И мы решили, что Сашу затащило в пропасть. Валерий Путрик дважды спускался с вершины по крутому склону и вновь поднимался вверх. Наконец, с помощью своего коллеги Валентина Божукова он нашел Сидоренко Лейтенант был невредим. Как было положено по инструкции, он ждал альпинистов, звал их, но разве услышишь, когда волчицей воет непогода, а мы друг от друга на целые километры.

Стали решать, как нам быть? Поднимать меня на гребень, чтобы потом спускаться знакомым путем, нельзя. Это потребует много времени. Да и хватит ли сил? Альпинисты находились на высоте семи тысяч метров уже пятые сутки, им нужен был отдых. Оставался единственный вариант — двигаться вниз по юго-восточным склонам. Но на этом пути лежал рваный ледник… Здесь еще никто не ходил. И все же отряд решил идти неизведанным путем. Надежда была на то, что удастся спуститься хотя бы на такой уровень, где может сесть вертолет. Запасы питания и воды у нас иссякали…

Меня, запакованного в спальный мешок, ребята несли на носилках по очереди, тащили по насту, переправляли на веревках через трещины. Мы ночевали в пещерах, отсиживались в непогоду в палатке, потом снова опасными тропами спускались все ниже и ниже.

Это был трудный переход, который по силам лишь хорошо подготовленным альпинистам. Врач то и дело делал мне уколы, растирания. У меня, кроме всего прочего, были обморожены лицо и руки. Альпинисты отогревали меня теплом своих тел, дыханием.

Силы альпинистов истощились. Хотелось есть. Но самым неприятным было то, что кончилась вода. А снег расплавить печем: ни спирта, ни бензина уже не оставалось.

И тут мы встретили на своем пути новое препятствие. Ледник, повернутый на север, дыбился перед нами буграми гигантской вершины. Уже в который раз начали спускаться в лощину среди покрытых камнями ледяных холмов, уклоняясь от намеченного маршрута. И совсем было плохо, когда нам загораживали дорогу либо отвесная стена, либо глубокая щель.

Иногда мои товарищи возвращались, отыскивая обходы, и я понимал, как это трудно.

Нам хотелось спуститься с гребня на фирновое поле, по которому легче идти, но как это сделать? И в справа и слева к нам подступали отвесные срезы скал, ледяные громады, пропасти. Мы стали преодолевать головокружительные подъемы. Меня несли по нагроможденным торосам, оставшимся от ледопада, переправляли через трещину, протискивали между ледяными иглами, спускали по крутым скатам и снова поднимали…

Горы, скалы, снег, небо, кошмарное видение, будто я ползаю по облакам и не могу найти свой парашют, чтобы спуститься на землю… Лучше бы меня оставили и потом со свежими силами пришли за мной. Но врач твердил: оставить — это значит бросить.

Не раз мы видели внизу речки, и нам казалось, что вода рядом, но невозможно было забраться к ней по таким крутым склонам, едва прикрытым снегом.

В последний день мы так обессилили от голода, что проходили не более десяти метров в час. Изнемогая, мои друзья валились наземь, и для меня тогда наступал тоже отдых. Очень хотелось покоя.

Ночью у меня поднялась температура. Врач забеспокоился. К тому же он и сам заболел горной болезнью, то и дело падал, и я понимал, как ему тяжело.