Памяти В. Ф. Коммиссаржевской

Георгий Иванович Чулков Памяти В. Ф. Коммиссаржевской

Памяти В. . Коммиссаржевской

Смерть Вры еодоровны Коммиссаржевской волнуетъ насъ не только потому, что въ лиц ея мы потеряли талантливую актрису: я думаю, что въ этой смерти увидли мы вщій знакъ, какъ бы нкій символъ, тайна котораго связана съ судьбою нашего театра. Письмо Вры еодоровны, опубликованное незадолго до ея болзни, было какъ бы первымъ траурнымъ встникомъ. Въ этомъ письм прозвучалъ строгій и скорбный голосъ художника, взыскательнаго къ самому себ прежде всего, чей «высшій судъ» такъ авторитетенъ долженъ быть и для насъ. Жребій, который выпалъ на долю высокой артистки, нами любимой, былъ какъ бы прообразомъ страшной судьбы нашего сценическаго искусства, того мучительнаго кризиса театра, свидтелями которого мы вс являемся. Художникъ всегда выноситъ на подмостки самыя глубокія и таинственныя свои переживанія. И общество, какъ хоръ въ античной трагедіи, принимаетъ участіе въ жертвенномъ событіи. Такъ и мы вс раздляли душевныя муки актрисы, которая такъ самоотверженно искала выхода изъ ветхихъ стнъ стараго театра. Къ великой печали нашей она не нашла этого выхода. И вотъ, непрочныя стны пошатнулись, упали, и пала вмст съ ними трагическая героиня, и мы, какъ античный хоръ, должны оплакать ея ужасную судьбу и вмст съ тмъ прославить ея имя, по новому засіявшее для насъ.

Пусть не прозвучитъ какъ парадоксъ мое утвержденіе, что трагедія современности заключается въ томъ, что мы не умемъ быть участниками трагическаго театра.

Трагическій театръ утверждалъ себя въ эпохи органическія и цльныя, а наше время характеризуется крайнимъ индивидуализмомъ, субъективизмомъ и, слдовательно, началомъ лирическимъ по преимуществу. Лирика торжествуетъ во всхъ областяхъ искусства. Она властно завладла эпосомъ – разсказомъ, повстью, романомъ, и она вторглась, наконецъ, въ далекую ей по существу область музы сценической. На Запад Мэтерлинкъ, а у насъ Чеховъ дали прекрасные образцы лирической драмы. И мы научились восхищаться ими, не замчая, что мы вкушаемъ сладостный ядъ, который грозитъ намъ гибелью.

Мы вс – индивидуалисты, какъ бы мы ни хотли освободиться изъ этого замкнутаго круга, въ который заключила насъ жестокая Исторія человчества. И вотъ поэтому мы такъ нжно и врно любили талантъ В. . Коммиссаржевской, талантъ, по преимуществу, лирическій. Въ игр В. . не было того драматическаго паоса, который мы умемъ цнить въ Ермоловой, и не было того сложнаго мастерства, которое плняетъ насъ въ Савиной: чары В. . были въ ея лиризм. Даже въ такихъ роляхъ, какъ Дикарка Островскаго, В.. не умла и не хотла отказаться отъ своего лирическаго субъективизма. И этимъ же лиризмомъ она окрыляла образы Нины Зарчной, Норы и Гильды…

Естественно, что В. . тяготилась бытовымъ репертуаромъ, съ которымъ была связана традиціей, и стремилась найти т сценическія формы, въ которыхъ возможны воплощенія драмы лирической. Роль Беатрисы характерна, на мой взглядъ, для новаго и послдняго періода творчества В. .

Лирическое начало опредляетъ сущность этой мэтерлинковской драмы, этого чуда въ трехъ актахъ, чуда Сестры Беатрисы. В. . Коммиссаржевская разгадала тайну этого чуда и нашла въ своемъ сердц ту скорбную мечту, которая привела возлюбленную принца Беллидора къ алтарю Мадонны.

Пережить до конца драму Мэтерлинка, выпить до дна бокалъ его лирики, бокалъ этого пьянаго и благоуханнаго вина, это значитъ быть дочерью Современности, обладать душой одинокой и страдающей, влюбленной въ чудо и не умющей поврить въ него, какъ врили когда то и какъ, можетъ быть, будутъ врить въ иныя времена.

Въ этой жажд чуда, въ этой мечт о любви невозможной смыслъ и тайна мэтерлинковской лирики. И В. . Коммиссаржевская сумла воплотить въ образ Беатрисы таинственную прелесть его поэзіи.

И вотъ мы видимъ Беатрису передъ статуей Мадонны, когда она, монахиня, мечтаетъ о своемъ принц, который можетъ принять смерть изъ за любви… И вотъ стукъ въ тяжелыя двери, и онъ, въ голубомъ плащ, а за нимъ темная лазурь звзднаго неба и убгающее въ даль, освщенное луною, поле. И вотъ шопотъ принца: «Теперь ты прекрасне всхъ волшебныхъ видній… Ты должна быть королевой… И царица неба, созданнаго любовью, благословитъ тебя…»

О, если бы Мадонна дала знакъ, ничтожный знакъ… О, если бы падающая на Ея лицо тнь отъ лампады чуть сдвинулась съ мста, Беатриса не ушла бы… Нтъ, она осталась бы здсь, въ обители. Но все недвижно, – и она цлуетъ принца и уходитъ съ нимъ въ лунную даль.

И вотъ слышится псня Мадонны о грх, который перестаетъ быть грхомъ, когда звучатъ слова любви и когда плачетъ сердце. Когда лунный принцъ уводитъ прекраснйшую изъ обители, мы оплакиваемъ ее, потому что вс мы лирики и не вдаемъ послднихъ путей судьбы. И въ этихъ слезахъ нашихъ – наше оправданіе, наше право слпцовъ, брошенныхъ въ лсу загадочнымъ поводыремъ. «Ангелы прекрасне васъ, но они не знаютъ слезъ».