Девушка, которая, сфотографировав свой бокс, уезжает из Эрнемона, не умеет ни плавать, ни танцевать – она забросила занятия, едва начав, – и только что завалила экзамен по вождению, но эти сбои в программе преображения мало ее волнуют. Она с отличием окончила лицей, и я знаю, что она как никогда полна решимости «реализоваться» в альтруистическом деле, созвучном идеям экзистенциализма и идеальным представлениям о лагере: учить детей. Упорно двигаться в направлении, которое, как она считает, она выбрала совершенно свободно.
Вступая в это новое лето, лето 59-го, сухое и знойное вплоть до начала учебного года, впервые назначенного генералом де Голлем на середину сентября, мне нужно увидеть ту, которая все каникулы будет не Анни Д., а Кала-Нагом и Кали: так ее последовательно называли сначала в одном лагере, маленьком, а затем в другом, побольше – оба под преимущественно женским, строжайшим пуританским надзором (не то что бордель в С., как она теперь его именует). Увидеть ее такой, какой она готовилась предстать перед Г., но предстала перед другими:
– «роковая женщина» в глазах Катрин Р., директрисы лагеря в Кленшан-сюр-Орн, недалеко от Кана, которая сразу меня невзлюбила и однажды говорила обо мне на кухне с другой вожатой – нас было всего трое, две девушки и парень, – а я подслушивала на лестнице; я не помню из этого разговора ни слова, лишь то, что мне хотелось провалиться сквозь землю;
– «исключительная» девушка в глазах Линкса, директора лагеря в Имаре, недалеко от Руана, который с многозначительным смешком подарит мне на день рождения роман Жюля Ромена «Исключительная женщина», а потом я услышу, как он, опять же со смехом, скажет своей жене, Фурми: «За всё время, что я работаю в лагерях, никогда не встречал такой вожатой, как Кали!»
Но она настоящая пишет 29 июля 1959-го в письме, которое кладет в желтый конверт с маркой лагеря Федерации светских организаций: «Посмотрела в Кане „Без тебя будет ночь“ с Евой Барток. Воображаешь эту страсть к морфию, начинаешь думать, что такое могло бы произойти и с тобой, и эта мысль даже не шокирует».
Хотя б
Неважно, Кала-Наг или Кали, она не хочет быть ни роковой, ни исключительной. Напротив, мечтает соответствовать модели хорошей вожатой, как ее определяли на стажировке: быть как другие и поддерживать атмосферу «здорового и открытого товарищества». Но зачем же тогда она выбрала себе имя скандальной богини Кали, когда все остальные девушки взяли традиционные «цветочные» имена – Жасмин, Маргаритка и т. д., – если не из желания выделиться? Мне сложно понять глубину ее самообмана: неужели она правда думала, что может всех провести? Скрывать свой порок, свою одержимость едой, отказываясь от нее за столом, но жадно заглядывать в чужие тарелки и наконец с удовольствием поглощать на лужайке детские полдники – девочки только рады отдать ей свой хлеб с маслом и айвовый мармелад. Не показывать, каких усилий ей стоит проявлять интерес к играм, которые она устраивает через силу, какая пытка для нее – она была готова сбежать, но куда? – ставить балет «Щелкунчик» с двенадцатью девочками на родительский день (по этому случаю портовые рабочие из Руана, чьи дети жили в лагере, привезли несколько килограммов бананов, которыми она наелась до отвала). Подавлять чувство, что она едва ли вписывается в эту среду и в любой момент может оступиться.