Память девушки

Нет ничего реальнее, чем эта фотография, сделанная меньше года назад, однако ошеломляет меня именно нереальность того, что я вижу. Нереальность настоящего – этого семейного портрета в сельской местности – рядом с реальностью прошлого – лета 58-го в С., которое я месяцами переводила из категории образов и ощущений в категорию слов.

Как мы присутствуем в бытии других, в их памяти, образе жизни, в самих действиях? Поразительное несоответствие между влиянием, которое оказали на меня две ночи с этим мужчиной, и ничтожностью моего собственного присутствия в его жизни.

Я ему не завидую: ведь это я – пишу.

Сегодня, снова взглянув на этот снимок в гугле, я ощутила смутную тревогу, близкую к отчаянию. Вдруг передо мной – клан. Сплоченный и могучий клан, вышедший из семени прародителя и без отклонений следующий по траектории успеха в обществе. Сила множества. «Я-то одна, а они-то все», – думаю я, как герой «Записок из подполья» Достоевского. Они словно обступают его, Крестного отца, единым фронтом, готовые дать отпор неведомой им задумке, ополчившись против памяти о временах, когда их еще не было или которые они, в отличие от меня, забыли. Они будто обличают меня в том, что я одержима тем же безумием, что и пятьдесят лет назад, только в другой форме. А именно – каждый день за письменным столом воссоединяюсь с девушкой, которая была мной, погружаюсь в нее. Я ее призрак, обитаю в ее исчезнувшей сущности.

Я вижу ее, эту девушку, на черно-белой фотографии с надписью «Бал в областном сельскохозяйственном коллеже в Ивто, 6/12/58» на обороте. Она выше и крупнее парочки справа от нее, парня и девушки. Все трое стоят перед каким-то растением вроде пальмы. Ее белое платье с плиссированным лифом на бретельках и юбкой-клеш подчеркивает грудь и открывает полные руки и крепкие икры. Она улыбается одними губами, чтобы не показывать неровных зубов. Лицо кажется широким, а взгляд – мутным из-за близорукости. Губы подкрашены, короткие волосы подвиты, на лбу прядка – единственная деталь, позволяющая узнать в ней девушку со школьного фото полугодичной давности. Этот снимок – копия, которую четыре года назад дала мне Одиль, девушка из той парочки, рядом с которой я стою. Я не помню, когда уничтожила собственную копию. Наверное, очень давно, не в силах сказать: «Это я», ни даже: «Это была я» про массивную девушку, которая выглядит на двадцать пять-тридцать лет и словно хранит на лице след пережитых в С. наслаждений. А возможно, эта фотография напоминала мне, что худшее тогда еще было впереди.

Сегодня ночью мне снился большой туристический автобус с писателями, целой толпой. Он остановился на какой-то улице, и оказалось, что напротив – бакалейная лавка моих родителей. Я вышла из автобуса: это же «мой дом». Ключ у меня был. На миг я испугалась, что он не подойдет. Я знала, что внутри никого нет. Деревянные ставни на окнах и двери были закрыты. К моему облегчению ключ повернулся в скважине. Я вошла внутрь. Всё было так, как я помнила: полумрак воскресного вечера, единственный источник света – второе окно, выходящее во двор, которое летом завешивали пестрой холстиной. Проснувшись, я подумала, что только то существо или то «я», которое присутствовало в этом сне, способно писать дальше, и делать это – значит бросать вызов здравому смыслу, невозможному.

Но зачем вообще писать, если не затем, чтобы выкапывать что-то, пусть даже что-то одно, что никак нельзя объяснить – ни с психологической, ни с социологической точки зрения; что-то, что ни предварительным размышлениям, ни логическому анализу породить не дано: оно проступает из складок повествования и помогает понять – и выдержать – то, что происходит, и то, что мы делаем?

Невозможно проследить эволюцию мечты. Единственное, в чем я уверена: в январе 1959-го, в начале учебного года, мечта девушки из Эрнемона изменила курс. (Возможно, приспосабливаясь к растущему во мне чувству, что я вела себя с Г. как дура и не достойна его.) Девушка, которую он увидит в лагере следующим летом, будет совершенно новой во всех отношениях. Она будет прекрасной и яркой, она ослепит его, он тут же в нее влюбится и забудет ту, что ходила по рукам между двумя ночами, проведенными с ним. А она в этой мечте будет держать его на расстоянии, не уступая сразу его страсти. Девушка, которую он отверг прошлым летом, будет – какое-то время, я точно не знала сколько – недосягаемой. (Здесь я впервые отмечаю, что желание быть неприступной всегда проявляется в моей личной жизни слишком поздно.) Чтобы понравиться ему, влюбить его в себя, мне надо было радикально измениться, стать почти неузнаваемой. Мечта из пассивной перешла в активную.

Это была настоящая программа по преображению, расписанная по пунктам в моем пропавшем дневнике. Восстановить их мне нетрудно, так как все я воплощала в жизнь. Цели были следующие:

– физические изменения: похудеть, стать такой же светловолосой, как блондинка из С.;

– интеллектуальный рост: методично заниматься философией и другими предметами, избегая вечерних посиделок в общежитии;