Памфлеты, фельетоны, рассказы

Если бы этим сонным больным рассказали о людях, совершивших космический полет вокруг земного шара, они бы только поправили свою подушку и усмехнулись: «Не может быть! Такого безумства святой Петр никогда бы не допустил». Если бы им сообщили, что сонная болезнь в наше время излечима, они бы в страхе завизжали: «Ужасно! Мало, что ли, того, что консулы бодрствуют?!».

Доктор Пинцет выдержал небольшую паузу и стал прощаться со мной, говоря:

— Будь здоров! Радуйся, что у тебя не сонная болезнь. А что касается храпа, то попроси жену преподнести тебе в подарок на Новый год трубку или микрофон, а то еще, кто тебя знает, потревожишь покой сонных больных.

Чистая раса

В 1953 году, когда я путешествовал по южным штатам США, мне довелось на автобусной станции одного небольшого городка убедиться, что в карточной игре жизни мне достались на редкость хорошие козыри. Будучи европейцем и поэтому, естественно, тупицей и неучем (там, где кончаются мои знания, я обычно ставлю: «и т. д.»), и, не имея гида, я направил свои неуверенные стопы к некоей двери, на которой стояли буквы «W. С.». Не успел я открыть дверь, как чернокожий мужчина взял меня за руку, заметив:

— Не туда, господин! Для вас существует особая комната там, напротив.

На двери комнаты, находившейся напротив, была прикреплена эмалированная табличка:

«W. С. Неграм вход воспрещен!».

Я несколько растерялся. Но мой любезный проводник, праотцы которого свыше ста лет назад были в кандалах доставлены из Африки на новый континент, стряхнул с меня галлюцинацию изумления:

— Будьте любезны, господин! Вот тут. Здесь место, где господа облегчают бремя своей жизни, не испытывая чувства унижения.

Я, вероятно, продолжал выглядеть несколько остолбеневшим, потому что мой темный гид открыл мне дверь и заметил на ломаном испанском языке: «Тодо бланкос ест кабалерос», или «Все белые — господа».

Я испытывал чувство, как будто мне щекотали пятки ресницами. Никогда ранее мое чувство собственного достоинства не облекали в столь мягкую вату лести и почтения. Одним рывком меня вовлекли в касту господ человечества. В душе я провозгласил троекратную здравицу в честь моего создателя, родившего меня белокожим.

«Господин является господином ив аду», — говорил некий финский писатель. Но это, однако, несравнимо с тем, что происходит на обетованной земле свободы и равноправия, где господин есть господин и в уборной!

Свобода и равенство — понятия весьма относительные. Американский писатель Джек Лондон в одном из своих произведений говорит, что его родина великая страна свободы: каждый свободен искать себе пищу в мусорных ямах на задворках и каждый имеет шансы попасть на электрический стул. Вполне равными же люди становятся только на кладбище, где белый может лежать наравне с негром, не молвя ни слова о расовом различии.

В один прекрасный день я повстречался с молодым социологом, усердно исследовавшим последние годы поведение, свойства характера, культурные традиции и верования разных человеческих рас. Ввиду того, что он только что вернулся из двухлетней научной поездки, мне захотелось побеседовать с ним. Я сразу заметил, что научился он весьма многому. На шее у него болтался галстук цвета павлиньих перьев, на котором гавайские девушки исполняли танец хула-хуп, не лишенный интереса с социологической точки зрения. Он развалился в кресле, задрал ноги на мой письменный стол, впихнул себе в рот жевательную резинку, сдвинул шляпу на затылок и беспечно заговорил:

— Каждому европейцу следовало бы отправиться на пару лет за океан, дабы научиться чувствовать, что значат настоящие свобода и равенство.

Порывшись в кармане, он вытащил сигарету, чиркнул спичкой о подошву своего сапога и продолжал:

— Здесь, в Финляндии, ни черта не знают о свободе. Только тогда, когда гангстеры и министры пьют на брудершафт, когда поп и нефтяной король живут в одном отеле, только тогда можно говорить о настоящем равенстве.

— Здорово! — искренне ответил я. — Ну, а если гангстер — негр, а министр — белый, выпьют ли они и тогда на брудершафт?

Высокопросвещенный социолог швырнул сигарету на пол, сплюнул жвачку в стену и удостоил меня взглядом, острота которого изображается во всех популярных детективных романах.

— Ты сказал — негр? — строго спросил он меня.

— Да.

— Но я-то говорил о людях.

— Я так и полагал, — изумленно пролепетал я. — Как социолог, ты, вероятно, знаешь, что негров относят к людям.

Пионер современной социологии смерил меня критическим взглядом и минуту спустя прочитал следующую лекцию: