Паладин душ

Она посмотрела и материальным, и внутренним зрением на мертвенно бледного Фойкса, одетого в зеленый плащ и стоящего среди ошеломленных джоконских офицеров. Внутри него фиолетовая тень больше не напоминала медведя, а неровно распространилась по всему телу юноши. Исте даже показалось, что оба склонились перед ней, глядя на нее с восхищением.

Она сосредоточилась на нити, которую сжимала в призрачной руке. Поднесла к губам. И перекусила ее.

Хорошо, – сказал Голос.

Ох. Мне нужно было спросить разрешения?

Ты хранитель моих Врат в мир материи. А привратнику лорда не пристало каждый раз бегать к нему с вопросом, пускать или отправить подобру-поздорову того или иного посетителя, будь он в шелках или в отрепьях; в ином случае лорд сам мог бы стоять на воротах. Привратник должен уметь судить сам.

Судить? – она отпустила конец нити. Она скользнула в Фойкса; теперь он свободен. Или… кем бы Фойкс теперь ни был, он свободен.

Лицо Фойкса дернулось; губ приоткрылись, приобрели решительное выражение. Потом, через секунду, они растянулись в жуткой, деланной улыбке абсолютного согласия. Лживая лживость; вероломство. Он не такой простой, как кажется.

Иста едва слышала крики и суматоху, разносящиеся по палатке. Голоса стали затихать, отдаляться, очертания тел становились все менее четкими. Она последовала за чарующим Голосом.

* * *

Иста словно подошла к вратам самой себя и выглянула наружу. Головокружительное ощущение цвета и красоты, сложности и пестроты, музыки и песни, все продуманно до мелочей, наполнили ее чувства. Неужели мир выглядит таким же умопомрачительным для новорожденного младенца, который, так же как и она, не знает названий того, что видит, и не знает самих понятий? Но у ребенка, напомнила она себе, есть лицо матери, ее грудь, и уже от этого он начинает дальнейшее знакомство с миром, на познание которого не хватит и жизни.

Этот мир больше и сложнее, чем мир материи, который дал рождение моей душе и который так и остался за пределами моего понимания. Так с чего мне начать?

Что ж, Иста, – ответил Голос. – Ты остаешься или уходишь? Ты не можешь вечно торчать у меня на пороге, словно кошка, знаешь ли.

У меня не хватает слов. Я хочу видеть Твое лицо.

Внезапно она оказалась в воздушном помещении, похожем на залу Порифорса. Она быстро взглянула вниз и с облегчением обнаружила, что ей даровано не только излеченное от ран, легкое, свободное от боли тело, но и одежда – очень похожая на ту, что была на ней, но без пятен и дыр. Иста подняла голову и отшатнулась.

На этот раз на Нем было тело и лицо Иллвина. Перед ней стояла здоровая, полнокровная его версия, не переставшая, однако, быть высокой и худощавой. Его парадное одеяние блистало серебряной вышивкой по белому полотну, перевязь была шелковой, рукоять меча и кольцо-печать сияли на свету. Волосы, заплетенные в рокнарские косички и собранные на затылке в толстый пучок, были непогрешимо белы. Бездонные глубины Его глаз уничтожали любую иллюзию сходства с человеком, несмотря на то, что их чернота все же напоминала цвет глаз одного мужчины.

– Я бы с удовольствием взглянула, – признала она едва слышно, – на Иллвина с белыми волосами.

– Тогда тебе придется вернуться и немного подождать, – заметил Бастард. Его голос мало отличался по глубине и низким нотам от оригинала; он даже копировал его характерные для севера интонации. – Тебе следует воспользоваться этим шансом, а то вдруг к тому времени, как его волосы побелеют, их уже вовсе не останется?

Его тело и лицо стали примерять облик всех возможных Иллвинов во множестве различных возрастов: он был прямым и горбатым, стройным и толстым, лысым или нет. Только улыбка на его губах оставалась прежней:

– Я желаю… это. – Даже самой Исте было не до конца ясно, на кого указывала ее рука: на бога или на мужчину. – Можно войти?

Его улыбка стала мягче:

– Выбор твой, моя Иста. И раз ты не отвергаешь меня, я не стану отвергать тебя. И все же, если ты выберешь долгий путь домой, я буду ждать тебя.

– Я могу сбиться с пути. – Она отвела глаза. Безграничный покой наполнял ее. Ни боли, ни страха, ни сожалений. Их бесконечные отсутствия уступили место… чему-то еще. Чему-то новому, чему-то, о чем она даже не мечтала. Если это то, что испытал Эрис, тогда вовсе неудивительно, что он не оглянулся назад. – Так, значит, это моя смерть. И почему я ее боялась?