Палач, скрипачка и дракон

Потянулась было за шалью, но махнула рукой. Музыка согреет!

Дверь, открываясь, очистила от снега полукруг на крыльце. Энрика встала на подмерзшие доски, снова глубоко вдохнула морозный воздух и вскинула скрипку. Свое единственное оружие, но зато — самое лучшее.

Смычок коснулся струны, и первый звук, тоскливый и протяжный, разнесся над пустующей пока улицей. Захлопали крылья — с крыши дома напротив снялись несколько ворон и полетели в сторону церкви, будто спеша наябедничать. А вслед им понеслась стремительная и радостная мелодия, каждая нотка в которой кричала: «Я жива!»

Мгновение — чтобы вспомнить ощущение инструмента. Еще миг — привыкнуть к новой скрипке, своенравной и непокладистой. А потом — все исчезло. И скрипка, и смычок, и пальцы, скользящие по струнам, и снег, и холод, и улица, на которую постепенно выходят заинтересованные люди. Энрика растворилась в музыке, позволила ей вырваться из самого сердца и затопить мир. Позабылось все то, из-за чего во всю ночь не сомкнула глаз: и пустующий месяцами музыкальный класс, и получившие расчет работники отцовской мастерской, и огромные долги, и вкрадчивые намеки Фабиа́но Мотто́лы, что надо бы освободить дом, за который семья Маззарини больше не может платить в городскую казну.

Музыка унесла и страхи, и сомнения, и оторопь перед тем, что сегодня должно произойти. Новогоднее чудо — Энрика перестанет быть Маззарини, покинет семью, чтобы спасти ее от краха. Целая жизнь закончится сегодня, а завтра — завтра начнется новая.

Но сейчас Энрика не думала о прошлом, настоящем и будущем. Сейчас жила только музыка — пронзительная, быстрая, безумная и веселая, разбивающая надоевшую тишину, заставляющая каждую снежинку звенеть в резонанс, ветер — подпевать, а сердца — отбивать такт. Ради этих минут забвения Энрика могла вытерпеть все, что угодно.

* * *

— Эй, хозяин! — Рокко Алгиси постучал ногой по порогу. — Плесни-ка пенного, чтоб Дио в сердце снизошел!

Ламбе́рто Манни́ни, младший жрец Дио, побежал к посетителю по проходу, смешно задирая полы рясы.

— Ты что? Ты что?! — шипел он, выпучив глаза. — Это же церковь, безумец! Тут люди…

— Что, уже? — Рокко зевнул и окинул взглядом пустующий зал. Впрочем, не совсем пустующий — один человек там все же сидел. И, хотя он сгорбился, будто стараясь стать незаметным, хотя ставни еще закрыты, и церковь тонет во мраке, разгоняемом лишь парой свечей, невозможно не узнать монументальную фигуру Нильса А́льтермана, командира карабинеров и городского палача.

— Вообрази себе, — сказал Ламберто, забрав у Рокко оплетенную бутыль. — Ты принес порошок?

— А было надо? — Рокко насмешливо сверкнул на жреца карими глазами. — Неужто еще дуры найдутся?

— Найдутся! — заверил его Ламберто и тут же спохватился: — И не дуры, а возлюбленные Дио!

— Бедный Дио, — покачал головой Рокко. — Нормальных девок быстро разбирают, а ему — одни воблы плоские. Неудивительно, что он так нас всех ненавидит. Ладно, хватит языком трепать. Наливай, да я пошел. Дел невпроворот сегодня.

Ламберто, ворча себе под нос, удалился в пареклесий, а Рокко, сложив руки, прислонился к косяку. Проходить дальше порога не хотел. Не столько потому, что у колдунов свои отношения с Дио, сколько из-за Фабиано Моттолы, старшего жреца. Церковь, казалось, насквозь провоняла смрадом его гнилого сердца.

Скучающий взгляд Рокко отвлекся от все еще неподвижного Нильса (может, уснул вовсе? Что, в конце концов, позабыл в такую рань в церкви туповатый солдафон?) и задержался на кафедре, установленной посреди алтаря. Ну да, Моттола сегодня будет вещать, окончательно портить прихожанам настроение рассказами о вечных муках. Вот бывают же люди — сами не живут и другим не дают. Скорей бы уж его хворь какая одолела! Да нет, хранит Дио для какой-то надобности.

А вот и сам Дио, на огромной фреске за алтарем. Лица не разглядеть — темно. Но белые одежды и зеленеющие вокруг сады — вполне различимы. Рокко поднес пальцы правой руки ко лбу и чуть склонил голову, без всякого раболепия выказывая должную степень уважения тому, кто создал мир и непрестанно о нем заботится.

— Вот! — Вернувшийся Ламберто всучил Рокко бутылку. — А порошок принеси. Старший будет сильно недоволен, если, придя, обнаружит, что не все готово.

— Отшлепает тебя? — спросил Рокко. — Любит он это дело, а?

Побагровевший жрец воздел кулаки, не то готовясь кинуться в драку, не то насылая безмолвные проклятия. Рокко угостил его напоследок еще одной усмешкой и вышел из церкви.

Снег радостно хрустит под ногами, уши немного подмерзают — надо было шапку надеть, ну да уж ладно. Не так далеко идти, если по прямой.

Рокко отсалютовал бутылкой трем карабинерам, топтавшимся у ворот церкви, видимо, в ожидании начальства, и поторопился к дому. Однако пройдя первый домик, хозяин которого, пыхтя папиросой, откидывал деревянной лопатой снег с дорожки, Рокко замедлил шаги.