Согласно идущим из тьмы веков традициям, церемония принятия власти новым главой клана велась в полном молчании. Она проходила в просторном прямоугольном зале, в черноте базальтовых стен которого мягко светились гелиодоровые вкрапления. Толстые стальные двери с шипением открылись перед Кибаром, и облаченный в темно-желтые одежды гном шагнул вперед. От входа и до трехступенчатого возвышения в дальнем конце зала выстроились воины клана Даорут в полных латах. Кибар размеренным шагом пошел по этому живому металлическому коридору. Небольшой ток воздуха неприятно холодил свежеобритую голову. Признаться, когда-то четвертого в роду изрядно огорчала эта деталь. Утешало только то, что бороду можно было оставить, и то, что Мон имеет право носить ту прическу, какую вздумается. Правда, многие продолжали в силу привычки выбривать лоб и темя – чтобы шлем лучше сидел на голове.
Кибар шел и слышал лязг, с которым оставшиеся позади воины поворачиваются ему в след. Тут собрались не просто получившие право на четыре клинка – а лучшие из лучших, доказавшие свою преданность клану. И их было много – почти полная сотня. Клан Даорут был одним из Столпов Свода, или Совета кланов, по двум причинам. Первая – собственные, пусть и не очень большие врата на поверхность. Такие были всего у трех кланов. И вторая – одно из самых многочисленных войск во всех подгорных чертогах. Мощь, с которой были вынуждены считаться все.
Кибар поднялся по трем ступеням на возвышение в конце зала. В этой части помещения почти не было гелиодоровых вставок, закрывающих встроенные в стены светильники, и потому для стоящих в полумраке воинов будущий глава клана выглядел ярким желтым пятном на черном фоне. Слева, из открывшейся ниши в полу, бесшумно поднялась подставка для мечей. Кибар медленно пристроил на ней свои клинки, кроме первого, оставшегося за поясом. И уверенно шагнул к краю помоста. Теперь между гномом и стеной оставалось совсем небольшое пространство. Оттуда, из невидимой в темноте стенной ниши, к помосту шагнул Тень Даорут – воин в черных с золотом доспехах. Преклонив колени, он протянул на вытянутых ладонях Мон – знак власти главы клана. Не касаясь покрытых металлом пальцев, Кибар принял тонкий золотой обруч. Долю мгновения помедлил, любуясь узором из переплетения ломаных линий. И надел себе на голову, так, чтобы вправленный в украшение черный опал оказался над переносицей.
Преодолев легкое головокружение, новый Мон Даорут развернулся к своим воинам. На его плечи легла тяжесть наброшенной Тенью клановой безрукавки, по черному шелку которой искрились вышитые золотом зубчатые дуги. С глухим лязгом все стали на одно колено, признавая нового главу клана.
Мон Даорут подошел к подставке со своими мечами. Повинуясь мысленной команде, из пола позади него бесшумно поднялся трон – удобная подушка-сиденье, высокая спинка и левый подлокотник из оникса, покрытого искусной резьбой. Кибар сел, скрестив ноги, и посмотрел на ожидающих воинов.
– Я – Мон Даорут, – слова ритуального наречия громом зазвучали в стенах зала, хотя Кибар не повышал голос. Больше говорить ничего не было нужно. Десятки лиц, скрытых личинами шлемов, поднялись, устремив взгляд на главу клана. Одновременно с вспыхнувшими под сводами кристаллами-светильниками прозвучал ответный рев:
– Воистину так!
Свежеиспеченный глава клана отвлекся от воспоминаний и с затаенной тоской оглядел главный зал своего поместья. С момента принятия власти прошло три дня. Кибар сидел на собственном свадебном пиру, и кусок не лез ему в горло. Дело было даже не в слабой головной боли, цепко впившейся в виски с тех пор, как он одел обруч с опалом. И не в том, что все приглашенные уже изрядно набрались, и вокруг стоит гвалт – завтра в Зал Звона Стали наверняка будет очередь, уж очень развязно ведут себя как хозяева, так и гости… Кибар почти не притронулся к еде не поэтому. После Ночи Искушений полностью раскрылась способность видеть боль, до этого лишь проявлявшаяся в момент смертельной угрозы. Причем произошло это буквально за мгновения до свадьбы. Теперь же Кибар, глядя на собеседника, мог точно сказать, что и где у него болит. И, что гораздо хуже, желает ли собеседник причинить кому-то боль и какую. Мир воина расширился, приобретя еще два измерения – боль и ненависть. Темная дымка и рваные алые сполохи были видны в окружающих настолько отчетливо, что хотелось пощупать их рукой.