Пакт

Настасья жила в той самой коммуналке, куда они переехали в двадцатом. Илья звал ее к себе на Грановского, ему было совестно, что он один занимает шикарную квартиру, а мамаша ютится в сырой комнатенке с полукруглым окном у пола, которое смотрит в глухую стену соседнего дома. Общая кухня, утром очередь в уборную и в ванную. Но мамаша твердила, что ей тут веселее, всегда есть с кем поболтать, посмеяться, поругаться. Вот если он женится, родит ей внуков, тогда, так и быть, она переселится на Грановского. А пока он живет бобылем, ей в его казенных хоромах делать нечего, там тоска смертная.

Дверь открыл соседский сын Николаша, маленький, тощий, обритый налысо подросток. Босой, в широких отцовских подштанниках, в материнской вязаной кофте, с пионерским галстуком на шее, он выглядел как огородное чучело.

– Здрасть-дядь-Илья, – просипел он простуженно и помахал белыми ресницами. – Сумка-то тяжелая, давайте помогу.

Николаша учуял запахи, взгляд его прирос к авоське, ноздри затрепетали. Илья вытащил апельсин.

– На, угощайся. Ты чего босиком шастаешь?

– Так это, вырос я из всего, мамка говорит, на меня не накупишься обувки, – Николаша взял апельсин обеими руками, прижал к лицу. – Спасиб-дядь-Илья. Колбаса какая у вас, можно я посмотрю?

Илья стянул варежку, погладил обритую голову. Он помнил Николашу младенцем, а его родителей молодыми, здоровыми, счастливыми. Они работали на Трехгорке. Мать ткачиха, отец слесарь. Сейчас мать болела, отец пил.

– Слушай, Николаша, у тети Насти сегодня юбилей, шестьдесят лет, ты через полчасика зайди, поздравь, вот она тебя и угостит, хорошо?

– Хорошо, дядь-Илья, да только я уж поздравлял, – Николаша шмыгнул носом. – Тетя Настя меня макарошками накормила, с фаршем. Очень вкусно. Мамка-то все болеет, готовить не может, вот врачиха с поликлиники приходила, сказала, в больницу нужно ей лечь, а то помрет.

– Ну, может, и правда в больницу? И ничего она не помрет, не бойся, поправится как миленькая.

Николаша стоял потупившись, гладил пальцами апельсин. Ногти были обкусаны, на костяшках свежие ссадины. В полутемном коридоре пахло вареной капустой и хозяйственным мылом. Работало радио, Козловский пел арию Ленского. Из кухни выплыла незнакомая молодая бабенка в цветастом халате, с шипящей сковородой, увидела Илью, остановилась, прищурилась.

– Добрый вечер, – поздоровался Илья.

Бабенка не ответила, надменно тряхнула рыжей головой, унизанной белыми папильотками.

– Лисина Клавка, ей комнату Бренеров дали, – шепотом объяснил Николаша. – Стервозина такая, жуть.

Илья не стал спрашивать, куда делись Бренеры. Дверь Настасьиной комнаты распахнулась, ударил волной и растекся по коридору страстный тенор:

«Паду ли я, стрелой пронзенный,
Иль мимо пролетит она?»

Мамаша включала радио на полную громкость, как только там начинали петь, и приглушала, как только начинали говорить, совсем не выключала, чтобы не пропустить, если перестанут трепаться и запоют.

– Явился, бобыль бесприютный, – громовой бас Настасьи заглушил Козловского. – Я уж и не чаяла дождаться тебя, думала, забыл мамашин юбилей.

В комнате за круглым столом сидели соседи. Две старушки, Верочка и Веточка, библиотекарши. Когда Илья учился в университете, Настасья решила заняться самообразованием, записалась к ним в библиотеку, читать не читала, а двух ветхих библиотечных барышень практически удочерила. Они пересказывали ей «Анну Каренину» и «Графа Монте-Кристо». Она подкармливала их столовскими котлетами.

Илья не знал, сколько им лет. Они были двоюродными сестрами, но с возрастом стали похожи, как близнецы, обе высокие, худые, тихие, белоснежно седые. Аккуратно заштопанные кружевные воротнички, темные платья. Настасья как-то обмолвилась, что Веточка в гражданскую потеряла мужа и ребенка, а Верочка монашка с юности, теперь в миру, монастырей-то не осталось.

Рядом с библиотекаршами сидел Евгений Арсентьевич, бухгалтер, маленький, толстенький, с глянцевой лысиной. Круглые очки в стальной оправе увеличивали серые глаза и придавали бледному сморщенному лицу выражение испуга и растерянности. Фамилию он носил самую неподходящую для такого печального и застенчивого человека: Гогот. Жил за стенкой, в соседней комнате. Когда-то давно сватался к Настасье. Она долго размышляла, принять ли предложение. Ее смущало, что Евгений Арсентьевич ниже нее на голову (люди засмеют); моложе на пять лет (бросит, найдет молодую); не пьет спиртного, ест только диетическое, страдает язвой желудка (ну и на хрена такая радость?).

Получив отказ, Евгений Арсентьевич продолжал ходить в гости, Настасья привыкла к нему, жалела.

Илья поздоровался со стариками, вручил мамаше подарки. Все съедобное она сразу выложила на стол, дала Евгению Арсентьевичу нож и доску, велела нарезать колбасу. Розовые трико конфузливо убрала в ящик комода, шаль развернула, накинула на плечи. Достала из коробочки часы, разохалась, надела на запястье и потом все время поглядывала на них, трогала блестящую браслетку, стеклышко циферблата.