Пай-девочка

Не обращая внимания на замаскированную издевку, я полностью доверилась её профессионализму. И даже глаза закрыла — чтобы не видеть процесса своего преображения. Сидя в неудобном парикмахерском кресле, зажмурив глаза, я отчаянно ждала чуда. Чудо свершилось. А как иначе можно объяснить тот факт, что волос на моей голове стало ровно в два раза больше? Что глаза заблестели, и вдруг выяснилось, что никакие они не бесцветные, а самые настоящие нежно-голубые, как у традиционных романтических героинь.

— Что, не нравится? — усмехнулась парикмахерша.

— Да это же… Не то слово… Я даже не знаю, что сказать…

— Конечно, не ахти, — надула губки она, — волосы у тебя слишком жесткие. Ничего приличного не сделаешь, да и укладывать сложно.

— Мне всегда казалось, что жесткие волосы — это хорошо.

— Кто тебе сказал такую глупость? — фыркнула она.

Эта Света вела себя совершенно недопустимо — в конце концов, она была всего лишь обслуживающий персонал, парикмахер, а я — её клиент. Но в тот момент я не обратила на её принужденное хамство никакого внимания. Я была увлечена только собой — своим волшебным, как мне тогда показалось, превращением.

Наверное, в тот день я впервые поняла, что Юка была моей лучшей подругой. Или, правильней даже сказать, единственной подругой. Что Юка действительно хотела сделать из меня красавицу, что так оно в итоге и вышло, и я стала красавицей — благодаря Юке.

Так я думала.

Но я ошибалась.

Самый красивый мужчина на свете, Генчик, появился в кафе у взлетной полосы в половине пятого вечера. Я успела уложить два десятка парашютов, и тайком от Юки пообедать вкусными, но калорийными блинчиками со сметаной, и перекинуться парочкой безобидных фраз почти со всеми аэродромными обитателями, и даже отчаянно заскучать успела.

И тут появился он (следует написать с большой буквы — Он) — небритый, сонный, с ментоловой сигаретиной в обветренных губах.

— О, Настюха! — хрипло приветствовал он меня. — Доброе утро! Как спала? Уложишь мне парашютище?

— Во-первых, сейчас скорее вечер, нежели утро. Во-вторых, я жду тебя тут с половины восьмого утра. Специально будильник поставила. Ты мне сказал, что собираешься прыгнуть в первом взлете, — выплеснула я на него ливень накопившихся обид.

Он растерянно замолчал, потом нахмурился, как бы что-то припоминая, и виновато заулыбался:

— О, Настенька! Блин, прости меня, урода! Забыл, каюсь, совершенно забыл! С меня шоколадка. Ты какой любишь, темный или, может, белый.

— Шоколадкой здесь, Генчик, не отделаешься! — вдруг вступила в разговор буфетчица. — Девчонка здесь с самого утра околачивается! И как тебе только не стыдно.

Судя по всему, Генчику как раз совсем не было стыдно. Он устало зевнул, потом как-то по-детски потер внушительным кулачком слипающиеся глаза. И вежливо сказал:

— Ну, ладно, Насть, я действительно виноват. Что ты хочешь? Хочешь, переплыву Волгу на одной руке, как Чапаев?

— Чапаев не Волгу переплывал.

— Какая разница? Хочешь, куплю тебе огромный торт? Или подарю породистого котенка? Или буду три недели подряд возить на своем авто на аэродром.

— На аэродром я езжу с Юкой. — Я вовсе не капризничала. Просто мне хотелось во что бы то ни стало затянуть разговор, подольше постоять вот так напротив него, и чтобы он уговаривал меня, не обращая больше ни на кого внимания.

— Ну что тогда? — не сдавался Генчик. — Могу прочитать стихотворение вслух. Встать на колени и облобызать твои ноги. Или… О, придумал. А хочешь, я бесплатно прыгну с тобой тандем?

— Идет! — вдруг согласился знакомый голос за моей спиной.

Я обернулась.

Юка.

Красивая. Умело подкрашенная — мужчина ни за что бы не догадался о наличии косметики на этом безупречном лице, но я-то была знакома со всеми Юкиными штучками. Ярко-красный прыжковый комбинезон очень шел к её темным волосам и смуглой коже. В таком виде она напоминала типичную кавер-герл — девочку с обложки журнала мод.

— Идет! — сказала Юка. — Я уже давно собираюсь приобщить Настьку к парашютному спорту.

— Вот и хорошо, — вздохнул Генчик, который явно рассчитывал на то, что я откажусь. Тандем — это дорого, такой прыжок стоит больше ста долларов.

— Юка пошутила, — улыбнулась я, — не буду я прыгать никакой тандем. Я высоты боюсь.

Я боюсь высоты.

Нет, не совсем так.

Любой нормальный человек боится высоты. Боязнь высоты — это одна из сторон инстинкта самосохранения, а он, как известно, отсутствует лишь у шизофреников и маленьких детей.

Я боюсь высоты панически, маниакально. Стоит мне только подумать, скажем, о смотровой площадке Останкинской телебашни, как ладони мгновенно становятся холодными и липкими, а сердце падает куда-то в бездонную глубину внутренней пропасти.

В самолетах я пью новопассит и никогда не сажусь у окошка. Среди парковых аттракционов едва ли выберу чертово колесо. А на профессиональных парашютистов всегда смотрю снизу вверх, с примесью легкой зависти.

И раздраженного самолюбия. Мне никогда нс стать такой. как они. Как не стать победительницей международного конкурса красоты. Или президентом Соединенных Штатов Америки.

Мне прыгнуть с парашютом?

Мне?

Пусть даже один-единственный раз?