Читаем Падение царского режима. Том 3 полностью

Председатель. — Это правда, было довольно давно, но ведь это было ваше специальное дело, совершенно исключительное, а потому, вероятно, память кое-что сохранила вам.

Герасимов. — Я думаю, что Еленский, как непосредственно ведавший этим делом…

Председатель. — Вы говорите, что вы думаете, а нам хотелось бы знать, что вы помните.

Герасимов. — Мне память не сохранила больше того, что я сказал. 10 лет прошло и я не помню. Как я доложил это дело, вел Еленский.[*]

Председатель. — Чем вы объясните то, что копия этого наказа или, может быть, даже самый наказ, в подлиннике, раньше, чем он был передан по назначению, оказался в руках полковника Еленского, а через него и в ваших руках.

Герасимов. — У меня в руках… это объясняется тем, что достоверности тех сведений, которые она давала, придавалось огромное значение. Быть может, этот наказ не имел того значения… Еленский говорил на словах, неясно было, существует ли документ или нет… Вот почему предварительно необходимо было достать его и ознакомиться. Я предъявлял такое требование Еленскому. Еленский показал этот наказ.

Председатель. — Значит, Еленский был в курсе этого дела?

Герасимов. — Безусловно, он вел непосредственно это дело.

Председатель. — За сколько времени до этого Шорникова стала секретной сотрудницей петербургского охранного отделения?

Герасимов. — Не помню.

Председатель. — Какое положение занимала в это время Шорникова в партии? Т.-е. какие функции она там исполняла?

Герасимов. — Я не могу доложить. Я теперь уже забыл. Еленский вам подробно доложит.

Иванов. — А под какой кличкой она значилась в охранном отделении?

Герасимов. — Не помню.

Иванов. — Не помните ли вы, что ее звали Казанской.

Герасимов. — Совершенно верно, Казанской. Именно потому, что она из Казани приехала. Сначала был переведен из Казани офицер Кулаков, — она приехала за ним. Он был с ней связан, он заболел, а она перешла к Еленскому.

Иванов. — Вы не помните, какое участие она принимала в организации?

Герасимов. — Подробно не могу сказать. Я знаю, что она принимала там участие… Может быть, я и знал, но совершенно искренно, откровенно, теперь не могу сказать — забыл.

Иванов. — А скажите, пожалуйста, вы не припомните, кто еще из ваших агентов был прикосновенен к этому делу? Я вам напомню: Бродский был такой?

Герасимов. — Какое участие он принимал, я теперь не помню. Я его не видел и не знаю.

Иванов. — Но ведь это ваш агент?

Герасимов. — Он сотрудничал.

Председатель. — Кто руководил Бродским?

Герасимов. — Тоже Еленский. Это в связи с Шорниковой, а Бродского я ни разу не видел.

Иванов. — Но вы были заинтересованы этим делом? Вам докладывали?

Герасимов. — Мне докладывали, и я докладывал.

Иванов. — Никаких распоряжений вы не делали, когда вам докладывали об этом деле?

Герасимов. — Они сами делали — Еленский, Доброскок. Они руководили делом.

Иванов. — Кто? Еленский, Доброскок?

Герасимов. — Еленский ведал партией социал-демократов, а Доброскок — социалистов-революционеров.

Иванов. — Так что они распоряжались по своему усмотрению.

Герасимов. — Я давал только общие указания.

Иванов. — Не припомните, какие?

Герасимов. — Не припомню. Трудно, — 10 лет прошло.

Иванов. — Дело серьезное.

Герасимов. — Я ушел, отказался от всего этого и совершенно не помню деталей.

Щеголев. — Когда вы показывали Столыпину наказ, как вы объяснили нахождение его?

Герасимов. — Сказал, что агент записал его.

Иванов. — Среди солдат?

Герасимов. — Агент, который имел возможность копировать этот наказ.

Щеголев. — Скажите пожалуйста, когда произошел арест и обыск во фракции гос. думы, Шорникова не была арестована?

Герасимов. — Не помню.

Председатель. — Не помните?

Герасимов. — Кажется, не была.

Председатель. — А не знаете, была ей дана возможность скрыться?

Герасимов. — Да, говорили, — помню, — что нужно, чтобы она уехала.

Председатель. — Кто говорил?

Герасимов. — Говорил Еленский и дал ей паспорт фальшивый.

Иванов. — Паспорт из охранного отделения?

Герасимов. — Паспортную книжку обыкновенную выдали.

Председатель. — Вы выдали эту паспортную книжку?

Герасимов. — Я не выдавал.

Председатель. — Из петербургского охранного отделения выдали книжку?

Герасимов. — Обыкновенно все сотрудники, которые были в распоряжении охранного отделения, паспортные книжки имели.

Председатель. — И тем сотрудникам, которым нужно было скрыться, выдавали обыкновенно паспортные книжки на этот предмет?

Герасимов. — Они сами скрывались.

Председатель. — Они сами скрывались, а книжки, чтобы помочь им скрыться?

Герасимов. — Я не помню. Эти сведения, вероятно, даст вам Еленский. Я могу ошибиться.

Перейти на страницу:

Все книги серии Падение царского режима

Похожие книги

1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука