Падение с яблони

В субботу утром, когда уже готовились к отъезду, я в одиночестве брел по аллее. И повстречал Ларису Васильевну, англичанку. Хотел, как обычно, поздороваться и пройти мимо, но она остановила меня.

– Соболевский, а тебя почему не выгнали? – спросила она, стараясь захватить мой взгляд в капкан своих черных глаз. – Ты ведь тоже пил!

– С чего вы взяли? – пробурчал я.

И занял привычную для общения с преподавателями позу, как в драке боксерскую стойку. Но она почему-то улыбнулась и внимательно рассмотрела меня – от самых ног до кончиков ушей.

– Что, не нравится здесь, Соболевский?

Мою фамилию она протянула так, будто она ей нравилась. И я смутился.

– С чего вы взяли? – опять сказал я. На большее не хватило ума.

– Да вижу. Ходишь скучаешь… Выпить больше не с кем?

Я совершенно не понимал, что надо от меня этой взрослой красивой женщине. И не знал, как себя вести: то ли шутить, то ли дерзить. И поэтому, как всегда, поступил глупо.

– Я не пью, Лариса Васильевна, – сказал я.

И сразу почувствовал, что врать-то и не надо было.

– Вот ты какой, Соболевский!.. Лгун, – сказала она разочарованно.

И пошла своей дорогой. С таким видом, будто хотела мне что-то предложить и передумала. А у меня, совершенно непонятно по какой причине, застучало сердце. И, глядя ей вслед, я вспомнил, как возле бурсы ветер поднял эту самую юбку. И опять захотелось ветра… Потом вдруг показалось, что она замедляет шаг и собирается оглянуться. И я уткнул нос в землю и быстро двинулся в другую сторону.

Настроение после этого совсем упало.

Я не дождался, пока за нами придут автобусы. Вместе с Серегой Духановым, который тоже из Дарагановки, свалил домой.

29. Осень

6 октября. Среда.

Резкое похолодание. Очень холодно.

С утра пошел дождь, после чего пахнул северный ветер. Небо покраснело. Лица потемнели и скукожились. Таганрог стал черным, грязным, неуютным и пустынным.

Хочется спрятаться в теплое сухое помещение. Но его нет. Всюду холод. Тут может спасти только любовь. Которой тоже нигде нет.

Братухе дали отсрочку от армии, так как он работает на режимном заводе.

Потихоньку втягиваюсь в учебу. Точнее сказать, в учебу не как в науку, а как в процесс – общение с товарищами, провождение времени и т. д.

30. Учебный процесс

12 октября. Вторник.

Идет обычный день занятий. И я, сидя на уроке, заношу в тетрадь все, что происходит тут же.

Группу нашу не зря прозвали стрелковой. Целый день идет непрерывная стрельба из резинок. Свистят бумажные пульки, раздаются вскрики раненых и торжествующий смех метких стрелков.

Четвертый урок – электротехника. Борис Семенович бормочет что-то о постоянном и переменном токе, городит какие-то формулы. Но ему не удается отвлечь воюющих. И тех, кто занят своим маленьким, но важным делом. В том числе и меня.

Рисую диспозицию сил в аудитории.

Два ряда столов – это две вражеские группировки. Линия фронта проходит через средний ряд, наиболее страдающий от перекрестного огня. За последним столом этого ряда восседает Сережа Зайкин – громила в девяносто семь килограммов. Он невозмутимо наблюдает за полем боя, как командующий группами войск «Север» и «Юг». На пальцах его резинка с заряженной пулькой, которая вылетит в любой момент, если ситуация потребует его вмешательства. Его авторитет в войсках непререкаем. Несмотря на то, что у Заи очень мягкий характер. Он не криклив, незлобив, всегда с добрым юмором. Но и всегда может проявить свою неограниченную власть. Он может оскорбить и обласкать, дать в лоб и поцеловать. Зая – коренной таганрожец, родился и вырос неподалеку от бурсы. И это значительный довесок к его девяносто семи килограммам.

Слева его правая рука – Орлов Гриня. Узкая физиономия, вытянутая, как башмак, говорит о том, в каких страшных муках рожала его молоденькая мама. Ей было шестнадцать. Однако после рождения Гриня уже никогда не испытывал чувства стеснения. Он всегда наглый, дерзкий, круглые глаза-полтинники начисто лишены совести. Невзирая на лица, он может нести все что угодно. Единственный в группе, кто состоит на учете в милиции. И это ставит его на один уровень с Заей. Сейчас почитывает художественную книжонку и ухмыляется, наблюдая одним глазом за перестрелкой. Совершенно спокоен, уверенный в том, что никто не посмеет выстрелить в него.

Я нахожусь в правом ряду за последним столом. Здесь тихо. Как мишень я никого не возбуждаю. В отличие от моего соседа Буркалова Шурика.

Буркалов по кличке Ушатый – жалкий результат какой-то болезненной половой связи. Он когда-то тоже учился в той школе, что и я. Но ушел оттуда по своей воле. И напрасно. Там хоть меньше издевались над ним. Здесь ему достается и за большие уши, и за крупные желтые зубы, чистить которые он не имеет привычки, за конопатое лицо с жирными прыщами, за физическую дряблость, за сутулость и даже за то, чего в нем еще не обнаружили. Ушатый – настоящая яма для всех видов острот и приколов. На нем упражняются и начинающие хамы, как Мендюхан, и уже зубры, как Орел.