Падение Хана

"Резкий поворот головы, мимолетный взгляд, загоревшийся, как мгновенно вспыхнувшие угли от порыва ветра. Скорее, взгляд животного, чем человека. Пугающе сочный, пылающий голодом.

— Оденься! — рычанием, и руль сжат еще сильнее, старается смотреть на дорогу, сцепив челюсти.

Он предлагал мне молиться, но я больше ничего не боюсь. Зачем мне молиться, если самое страшное уже давно произошло, а самый жуткий человек из всех, кого я знала, сидит рядом, и мое тело жаждет, чтобы он к нему прикоснулся.

Завела руки за спину, щелкнула застежкой лифчика и так же отшвырнула его назад, ремень впился в кожу между голыми грудями, и прохладный воздух заставил соски сжаться… натирает нежную кожу, и грудь лежит поверх, контрастируя с черной тканью. Снова обернулся и на дорогу. Кадык дернулся, и на виске запульсировала жилка.

— Я сказал, оденься!

— Нет, — бросила с вызовом и потянула вниз трусики, освобождая от них одну ногу и ставя ее на сиденье, продолжая смотреть на его лицо, на четкий профиль с орлиным носом и тяжелый подбородок, на губы такие полные, чувственные, мягкие даже на вид. Пальцы скользнули по животу вниз, к выбритому наголо лобку.

— Твою мать! — проследил за моими пальцами, поднял взгляд на грудь и судорожно выдохнул. — Прекратииии, бл*дь!

— Нет…, — схватила его за руку и поднесла ее ко рту, быстро обхватывая пальцы губами, жадно втягивая их в рот, как он учил и требовал когда-то. Смачивая слюной, скользя языком по фалангам. Какие они огромные и сильные, какие солоноватые и пахнут сигарами, пахнут чем-то едким. Хочу эти пальцы в себе. Зашипел, скалясь:

— Сучка! Я остановлю машину и разорву тебя! Ты этого хочешь?

Да. Хочу. Я сама уже не знаю, чего хочу, но его возбуждение и страсть передались мне".

Я силой сдавила виски и закричала, падая на колени, он тут же упал на колени вместе со мной. Схватил меня за руки.

— Что? Что, бл*дь, происходит?

— Не знаю….не знаю…

Из носа опять течет кровь и капает мне на платье, огромные пальцы зажали мне переносицу, он подхватил меня снова на руки и потащил в ванную. Перекинул через руку, так чтобы голова оказалась запрокинутой назад, начал снова прикладывать холодное к переносице.

— Твои глаза остекленели…что ты увидела…ты как будто что-то увидела. Ты сказала мне вначале…

Спрашивает и продолжает держать меня на руках. А во мне внутри живы те ощущения. Они не прошли. Они трепещут под кожей, струятся по венам. Мне страшно от того, что я все это чувствую, мне жутко от этих фантазий или от этих образов, как будто я грежу наяву. Я смотрю на него, мне страшно, и в тот же момент я продолжаю чувствовать всем телом, какие горячие у него и сильные руки. Как она сказала? В них она чувствует себя в безопасности? Но как…если самая страшная опасность — есть он сам?

— Что ты увидела? Говори мне правду!

— Ее…и тебя.

— Кого — ее?

Его глаза застыли, впились в мое лицо, и рот жутко оскалился.

— Женщину-лебедя. Я словно была ею.

Мужские пальцы разжались, и я упала на пол, а потом меня схватили за волосы и жестоко сдавили их на затылке.

— Еще раз посмеешь мне солгать о ней, и я оторву тебе голову. Играть будешь, только когда Я этого захочу. Вечером тебя осмотрит врач. Пообедаешь одна.

ГЛАВА 9

Он не понимал, что чувствует к ней, и это сводило его с ума. Ощущение дежавю. Ее дикое сходство с Верой, необъяснимое ничем кроме какого-то проклятия. Моментами ему хотелось взять нож и обвести ее лицо вокруг, чтобы содрать с него кожу, а моментами…и от этого мороз шел по коже…ему хотелось увезти ее к шахте и закопать там живьем. Но были и другие эмоции. Было безудержное ощущение счастья и совершенно ненавистное желание, чтобы все оставалось, как есть. Чтобы этот суррогат ни под каким видом никуда не исчез. Это же его личная доза героина. Он нашел свой наркотик и понимал, что повторного отказа от дозы его психика не выдержит.

Ему нужна была вот эта копия. Притом несколько раз в сутки. ОН смотрел на нее даже ночью. Приходил крадучись в спальню, открывал тихонько дверь и стоял, и смотрел. Мог стоять часами. Ловить ее дыхание, любоваться тем, как рассыпались золотые локоны по подушке, как отливают перламутром пальчики сверху на одеяле. И отказаться от этого он уже не мог. Представить в этом доме снова пустоту и собственное глухое одиночество. Ему было нужно подпитываться ею. Какая-то безумная внутренняя часть получала свой впрыск, свою дозу, и нервные окончания переставали болеть с такой силой.

Ничто не смогло поставить его на ноги. Ничто, кроме нее. С ее появлением ему стало легче. Он начал функционировать, и начал работать мозг даже без адского количества водки или абсента.

Подошел к зеркалу и распахнул полы рубашки, рассматривая начавшую затягиваться жуткую букву А, зашитую суррогатом. Он так ее про себя и называл — Суррогат.

Но как же нежны были ее руки и маленькие пальчики с коротенькими ноготками. Он смотрел, как она делает стежки, смотрел своими пьяными глазами и не верил, что можно настолько быть похожей…и внутренне тоже. Зачем ей было помогать ему? Зашивать его раны и заботиться о нем?