Поосторожнее, парень! — воскликнул тот, кого Татарин называл Гариком. — Когда будешь на нашем месте, вот тогда и делай свои выводы.
— А что ты, ОМОН, предлагаешь? — спросил человек с большим бицепсом. — Я, может быть, действительно не хочу ничего менять, потому что я калека, который никому не нужен.
— Его вышвырнула из дома жена, вернее, ее ё… ь, — внес ясность Татарин. — А у Гарика вообще никого нет. Про меня ты знаешь… Конечно, тут какой-никакой угол, тепло… вишь, сидим в одном белье. Туалет, хоть и сухой, а все же в доме, вот за этой дверью. Так что нам есть, что терять…
Карташов смотрел на них и внутренне соглашался. Но соглашался до той поры, пока не увидел на плече Татаринова след, который ему оставили истязатели.
— Наверное, я не так тебя, Кот, понял, — сказал Карташов. — Я ведь думал, что вас здесь держат за скотов, за рабов, которые за кусок хлеба и грязный угол пашут на дядю, а тут, оказывается, семейная общага, где царит уют и водяры разливанное море… Так это или я что-то не так понял?
Звякнуло стекло — Гарик стал разливать в стаканы водку. Воцарилось молчание. Сжав рты, они смотрели на того, кто держал в руках бутылку.
— Мы втроем вчера заработали больше шести тысяч, а такой братвы, как мы, у них человек восемьдесят, если не все сто. Вот и считай. Из этих капиталов нам бросают на литр водки и такую вот походную пайку, — Татарин указал сигаретой на стол. — А наши бабки они, гады, просаживают в ночниках с блядями, покупают им машины и бриллианты. Я случайно ничего лишнего не загибаю, а, Гарик?
— Все так… Я бы этих сволочей, — Гарик сжал зубы и, подняв зажатый в руке нож, с силой воткнул его в столешницу. Банка с килькой подскочила и упала на пол. — Они же отмывают с нашей помощью ворованное, живут как короли…
— Это лирика! — охладил их пыл Карташов. — У тех, кто вас обирает, наверняка есть хозяева? Или это обыкновенная полуда, отбоеши?
— Да это целая хорошо сплетенная банда. И главный навар к ним идет от торговли подпольной водярой. Подожди, кто мне об этом говорил? — Татаринов обвел взглядом своих товарищей. — Кажется, на сборах мне об этом рассказывал бывший десантник…
— Ты, Кот, не говори своему корешу загадки, — поправил Татарина Гарик. — «Сборы» — это когда нас периодически собирают в ангаре и дают направление… Ну вроде профсоюзного собрания. Крабы в банке. Сто калек, крабы… Тьфу, тошнит! — Гарик сплюнул на пол.
— Это точно, — Татарин посмотрел на Карташова и тот увидел в глазах друга непомерную лютость. — Там же, в ангаре, вернее, под ним, работает целый завод по производству и разливу водки. Я сам видел как в ангар заезжали автоцистерны со спиртом.
— А в каждой бочке по пять тонн, — подсказал человек с большим бицепсом. Он коротко и кое-как подстрижен, а на лице ни грана волосяного покроя. Следы ожога…
— А где находится это ангар? — спросил Карташов.
— Это знает Горелов, бывший десантник, он обычно побирается на ВДНХ. Это он мне говорил о подземном заводе.
— Как его зовут?
— Ваня Горелов… Без ног и рук, самый рентабельный из нас. Таких среди калек всего трое. Кто по пьянке, а кто и по трезвянке попали под машину или электричку, но большинство — после Чечни. Словом, военно-бытовые калеки…
— Но ваши хозяева их выдают за ветеранов войны?
— В этом-то все дело. У всех на плечах тельник, «зеленка» и голубой берет… Дескать, героическая десантура. Для большего проникновения…
— Что ж, вы сами все знаете, вам и решать, — Карташов подвинул к себе стакан с водкой. — Так за что, братцы, выпьем — за восстание рабов или мирное сосуществование с поработителями? Пью, за униженных ветеранов горячих точек и просто потерпевших от жизни…
— Я готов, хоть сейчас! — воскликнул большой бицепс. — Вздрючим подонков!
— Я хочу рвать их зубами и стрелять, стрелять, — Гарик схватил костыль и с силой бросил его в дверь. — Только, где взять стволы?
— И транспорт?
— А главное, нам надо скоординировать время. Допустим, связаться с другими я могу сам, — сказал Татаринов. — Есть надежный человек…
Карташов понял, кого он имеет в виду.
— Но что толку от того же Горелова? Что он может сделать без рук и ног? — спросил Карташов.
— Да он резцами будет рвать горло. У него на культях врачи сделали титановые клешни, и он свободно может держать гранатомет. Он согласится. И любой из нас согласится быть живой торпедой. Клянусь комбатом, — выкрикнул Бицепс, — я надену на себя торбу с тротилом и вам только и останется меня подтолкнуть, куда надо, — он заплакал.
— Не скули, Геныч! Мы еще поживем на зло этой гнилой шушвали. Так что, Карташ, назначай стрелку, соберемся в темпе и решим.
— А что потом? — тихо спросил Сергей. — Он сам не все еще знал, какой может получиться финал.
— Кто выживет, наверное, так и будет побираться, а если повезет, определимся в дом инвалидов. Есть хорошие дома, где действительно тепло и уютно, молоденькие нянечки… Вот наведем шороху на всю Россию, подключатся газеты, телевидение, дойдет до президента… А как же! Надо ковать общую блоху. Верно говорю, Карташ?