Падение «черного берета»

— Скажи, Саня, когда мы на Учинском водохранилище были… Точнее, когда отрывались от милицейского «уазика», помнишь?

— Еще бы!

— Тогда ответь — зачем ты выстрелил по нему из гранатомета? Там же были такие же, как мы с тобой, ребята…

Одинец как каменный божок сидел неподвижно, но судя по происшедшей в лице перемене, этот вопрос застал его врасплох. Запоздало он пожал плечами и Карташов понял: все, что бы он не сказал, будет далеко от правды.

— Не хотелось в ту летнюю ночь кукарекать за решеткой.

— Но мы же явно от ментов отрывались.

— Да перестань ты скоблить мне по совести. У меня совести давно уже нет.

— Врешь, Саня, не в совести дело…

— Отрывались не отрывались… Да, мы явно отрывались, а я явно промазал. Есть еще вопросы? А если бы не видел, что отрываемся, будь спок, вмазал бы по фарам и глазом не моргнул… Сейчас — налево и дуй до четвертого квартала, а там посмотрим…

Одинец был раздражен. Зырнув на Карташова, сказал:

— А почему ты не льешь слезы по тому факту, когда мы, выручая тебя, палили из автомата по живым ментам?

Карташов выбросил через форточку окурок, сплюнул…

— Я вас об этом не просил… Каждый должен идти своей дорогой.

Они прибыли к шапочному разбору. Возле гостиницы «Царская невеста» уже стояли милицейские машины, две «скорые», однако ни Блузмана, ни машин третьей московской станции неотложной помощи здесь не было. И много зевак. Они наблюдали за тем, как санитары выносили из ресторана участников перестрелки.

— Не везет Таллеру, — отстраненно сказал Одинец. — Фирма в долгах, и, наверное, скоро и мы с тобой вместе с Татарином пойдем побираться. — Он взял трубку и набрал номер. По всей видимости, звонил Броду. После отрывочного разговора обрадовал:

— Сегодня, Мцыри, мы можем быть свободны. Приедем домой, сыграем в нарды… на лобио и бутылочку «Армянского коньяка». Все это есть в «Арагви»…

— Я не против, только сделаем мы это после того, как отвезу Броду продукты. Сейчас заедем в рыбный магазин и посмотрим кильку в винном маринаде…

Темная страсть

Перед самым утром Таллеру приснился сон: во что бы то ни стало он пытается добраться до лежащей на огромной кровати Элеоноры, но никак не может это сделать — запутался в одеяле. Он уже готов к сексуальным подвигам, видит ее красивое лицо, раскиданные по голубой подушке черные волосы, ощущает тонкий туман комбинации, под которой угадываются шоколадные холмики. И когда он почти выпутался из одеяла, услышал яростный звон будильника.

Вставать не хотелось — реальность омерзительна, будущее неопределенно. Однако он нашел в себе силы подняться и пойти в ванную комнату. Он долго стоял перед зеркалом, рассматривая свое отражение. Перед ним был смуглый тип с обильно растущей на продолговатом лице растительностью, вьющимися, немного посеребренными сединой волосами, некрупным с изгибинкой носом и черной щеткой усов. Он оскалился — зубы в полном порядке, только немного покрылись налетом желтизны. От табака. Поморщился — собственное лицо ничего кроме рвотного позыва у него не вызывало.

Начал вспоминать вчерашний день. Смутно — звонок из Риги, напористый тон Фоккера, никчемный разговор с Бродом, поручение охраннику… » Какая же ты сволочь, моя дорогая Нора», — произнес вслух Таллер и вытащил из гнезда туалетной полки зубную щетку.

Все осточертело. Нечаянно задел щеткой задний зуб, который начал крошиться. Он сплюнул и увидел в раковине кровь. «Не хватало мне только парадонтоза», — пронеслось в мыслях и он еще больше ощутил нелепость жизни. Но когда умылся, окатил тело холодным душем, побрился и освежился французским одеколоном «Золотой облонг», настроение заметно улучшилось. Однако не надолго. Когда он позвонил в магазин и там сказали, что Элеонора уехала на базу, Таллер почувствовал себя круглой сиротой. Он сделал еще один звонок — директору магазина, где работает Элеонора, но того тоже не оказалось на месте. Он даже ощупал себе темечко — не выросли ли там рога…

Кое-как перехватив бутерброд с кофе, он спустился вниз и велел шоферу отвезти к ней домой. Открыв своим ключом дверь, он почувствовал пустоту жилища, в котором еще витали ее запахи.

Таллер уселся на диван и вперился взглядом в темный экран телевизора. Беспорядок, царящий в комнате, его не удивил — он давно к нему привык. На трюмо валялись щипцы для укладки волос, дотронулся — еще теплые. Тут же, в разорванном пакете, лежали тампексы, янтарная брошь, тюбики с кремом и пустой, из-под ресниц, черный футлярчик. А на столе тоже черт ногу сломит: аудиокассеты вперемежку с апельсиновыми корками, смятая пачка сигарет, пустые стержни от шариковой ручки.

Он перевел взгляд за окно, где сквозили скупые осенние лучи солнца и где набирали краски старые клены. Пейзаж за окном был ничуть не веселее пейзажа, царящего у него в душе.