Падение «черного берета»

Женщина. (После продолжительной паузы). Официально — это значит, что уже завтра вся Москва и вся Россия будет по этому поводу злословить и черт знает что нести… Вы же понимаете, когда в человеке заменен один сосуд или даже пять сосудов, это еще не трагедия, а когда заменены два органа… это уже, извините, серьезная реконструкция человеческого организма, на чем непреминет сыграть вся пресса… А это папу убьет, хотя он у нас и закаленный к газетным инсинуациям. (Пауза).

Мужчина. Я, как вы понимаете, сам заинтересован в быстрейшем исходе дела: будет здоров ваш отец, значит, и мое дело будет процветать… Мы, бизнесмены, народ корыстный и ничего просто так не делаем. А насчет конфиденциальности операции, могу сказать — секретность будет на моей совести. Никто ни о чем не узнает…

Женщина. Могу я успокоить папу и передать ему ваши слова?

Мужчина. Вполне. Я очень уважаю его и желаю ему добра и все мои поступки только этим и продиктованы…

Женщина. Спасибо вам… Мы с мамой исстрадались, не можем смотреть, как он каждый день мучается… Боли невыносимые, а принимать обезболивающие наркотики он наотрез отказался…

Мужчина. И правильно делает, наркотики — это дорога в никуда… .Так что ждите, это может произойти в любой день и в любой час.

Гудки. И тут же снова сигнал — это был Одинец.

— И все секреты? — разочарованно произнес он. — Я думал речь пойдет о ста труппах и ста миллиардах отмытых бабок… .Как ты думаешь, о ком тут шла речь?

— О какой-то довольно высокопоставленной шишки.

— И что теперь будем делать?

— А это не нам решать — что тут достойно внимания, а что нет… Главное, что техника сработала и ты сегодня мне ставишь ящик коньяку…

— Тебе и себе тоже… Упьюсь до чертиков.

Когда они вернулись в Ангелов переулок и вместе с Бродом прослушали еще раз кассету, Вениамин сказал:

— Кто это сработал? — он положил руку на магнитофончик.

Одинец, ухмыляясь, кивком головы указал на Карташова.

— Мцыри тире Кулибин…

— Продолжайте, орлы, в таком же духе… Когда теперь этот Иван Трофимович собирается выходить на связь с этой Татьяной Ивановной?

— Об этом не было сказано ни слова. Она в расстроенных чувствах и, видимо, ждет подачи от Музафарова… Насколько я понимаю, в их беседе есть что-то такое, что их объединяет и вообще я чувствую интригу… И об этом говорит откровенная маскировка в их разговоре.

— Передайте технику Валентину, пусть он записывает все телефонные разговоры этого Музафарова, — сказал Брод. — Ведь по номерам телефонов не проблема узнать адреса?

— Разумеется, не проблема, если, конечно, линия не связана с ФАПСИ, что в данном случае совершенно не исключается, — сказал Карташов. — И если это так, то доступа к абоненту у нас не будет…

— Ну и черт с ними, лишь бы это не были провокаторы… Я думаю, этому Музафарову можно доверять, — подвел черту под разговором Брод.

Однако в тот день все пошло по-другому расписанию. В дверь постучали и в кабинет вошел Николай. Обычно его невозмутимый вид сейчас был подвергнут какому-то незримому испытанию. На лице озабоченность, а в глазах нетерпеливые искорки.

— Веня, надо поговорить! — глядя на Брода, сказал он. Видно, на языке у него было что-то конфиденциальное.

— Не мнись, Никола. Здесь чужих нет.

— Дело не в этом…

— Тогда раскалывайся — что на душе?

— На стадионе «Локомотив» побоище. Болельщики петербургского «Зенита» схлестнулись с фанами «Спартака». Мы только что об этом получили сообщение от нашего человека…

— Так в чем же дело? Посылай два санитарных «рафика».

— Не получается. Блузман приболел, а его зам Семенов ехать наотрез отказывается. Послал туда только одну машину.

— Так заплати ему за аккордную работу!

— Я самостоятельно финансовые вопросы не решаю, но дело даже не в этом…

Брод поднялся и подошел к сейфу.

— Одинец уже в машине, — Николай бросил взгляд на Карташова.

— Понятно, — сказал Карташов и тоже встал, пошел на выход.

— Не гони волну, Мцыри! — остановил его Брод. — Вот эти деньги — твой аванс. Вернешься, я тебе их отдам.

Через двадцать минут они были на стадионе. Вернее, у главного входа, где несколько милиционеров сдерживали толпу озверевших молокососов.

— Ты только посмотри, Мцыри, как этот пидор в синей куртке бьет по кумполу мента!

Из прохода хлынула группа пацанов, размахивающих руками. За ними еще одна, видимо, нападавшая сторона.

— Подъедь поближе и встань за киоском, — сказал Одинец. — Я что-то не вижу нашей машины.

— Они что — с ума сошли? Сюда бы сейчас мой взвод, — проговорил Карташов, — мы эту мелюзгу в пять минут заставили бы лежать носами в асфальт…

— Не скажи, молодежь сейчас другая. Тут половина накаченных наркотиками и половина фашистов… Смотри, с каким энтузиазмом они колошматят другу друга дубинами!

— Битва на Чудском озере… Мудаки опоенные, — Карташов нервно закурил. — Видишь, подъехала какая-то «скорая помощь». Может, случайная…

— Здесь случайным делать нечего, — уверено сказал Одинец. — Наши подбирают только с расколотыми черепами, которым все равно уже щи не хлебать. Однако ты посмотри, что тут делается…