P.S. Я люблю тебя

— Сделай это для меня, — повторил он. Зазвонил телефон, и она подпрыгнула от неожиданности. Звонила Шэрон.

— Ну что, что там у тебя? Уже пять минут первого! Мы с Джоном умираем от любопытства!

— А почему вы думаете, что я его открыла?

— Ха! — фыркнула Шэрон. — Я знаю тебя двадцать лет! Давай рассказывай, что там.

— Я этого не сделаю, — резко ответила Холли.

— Чего?

— Я не собираюсь делать то, чего он от меня хочет.

— Почему? Чего же он хочет?

— Там просто жалкая попытка пошутить, — мрачно проговорила она, закатив глаза к потолку.

— Ну, я заинтригована, — захихикала Шэрон. — Рассказывай!

— Холли, что в конверте? — Это Джон подключился к параллельному телефону.

— Ох… в общем, Джерри хочет… чтобы я… спела под караоке, — выдохнула она.

— Чего? Холли, я не поняла последнее слово, — переспросила Шэрон.

— А я понял, — перебил ее Джон. — Я думаю, это что-то про караоке. Я прав?

— Да. — Холли чувствовала себя полной дурой.

— Так тебе придется петь? — заинтересованно спросила Шэрон.

— Д-да, — медленно ответила она. Может быть, если бы она не произнесла этого вслух, ничего бы ие случилось.

Двое на том конце расхохотались так, что Холли пришлось отодвинуть от уха телефон.

— Перезвоните мне, когда успокоитесь, — рявкнула она и повесила трубку.

Через десять минут они перезвонили.

— Да?

Она слышала, как Шэрон захихикала в трубку, затем послышалась еще пара шуточек, и связь оборвалась.

Через двадцать минут она позвонила опять.

— Да?

— Хорошо. — Шэрон перешла на серьезный тон. — Прости меня. Я уже в порядке. Не смотри на меня, Джон, — крикнула она в сторону. — Прости, Холли. Но я просто вспомнила, как ты в последний раз…

— Да, да, да, — перебила ее Холли. — Не нужно это ворошить. Это был самый постыдный день в моей жизни, так что, поверь, я сама все прекрасно помню. Именно поэтому не собираюсь это повторять.

— Но, Холли, такая мелочь не должна тебя останавливать!

— Ну, если для вас это мелочь, то я даже не знаю, что про вас и думать!

— Холли, ну что за пустяки, разок не получилось…

— Я все прекрасно помню! Шэрон, у меня голоса пет, я убедительно доказала это в прошлый раз!

Шэрон замолчала.

— Шэрон? Тишина.

— Шэрон, ты меня слышишь? Ответа не было.

— Шэрон, ты смеешься надо мной? — в последний раз спросила Холли.

До нее донеслось только невнятное междометие, и связь оборвалась.

— Какие у меня чудесные друзья, всегда поддержат, — зло пробормотала она, швырнув телефон на пол.

— Джерри, как ты мог! — От крика Холли зазвенели стекла. — Я думала, ты будешь помогать мне!

Той ночью она почти не спала.

Глава десятая

Холли! С днем рождения! Вернее, с прошедшим днем рождения. — Нервно посмеиваясь, у ее двери стоял Ричард. Увидев его, Холли так и застыла с раскрытым ртом. Визиты старшего брата были довольно редким явлением, а вернее сказать — этот случай был первым. Она открыла и снова закрыла рот, как рыба, выброшенная из воды, не зная, что сказать.

— А я привез тебе орхидею Phalaenopsis, — радостно объявил он, показывая горшок. — Очень свежая, многообещающая и готова к цветению. — Он говорил как в рекламе.

Холли была потрясена еще больше. Она прикоснулась к маленькому розовому бутону:

— Господи, Ричард! Я обожаю орхидеи!

— Ну, у тебя здесь итак чудесный большой сад, чудесный и… — он прочистил горло, — зеленый. Хотя и немного запущенный… — Он замолчал и принялся по свойственной ему омерзительной привычке раскачиваться па каблуках.

— Может быть, зайдешь? Или ты на минутку? — Только бы он отказался, только бы отказался!

— Да, я бы зашел ненадолго. — И он застрял на пороге на добрых две минуты, тщательно вытирая ноги. Он был похож на школьного учителя, преподававшего Холли математику. Тот тоже постоянно носил коричневый трикотажный кардиган, коричневые брюки и аккуратные коричневые мокасины. Его волосы всегда были в полном порядке, так же как и ногти. Словно он вечерами — Холли легко могла себе это представить — измерял ногти специальной линеечкой, чтобы они, не дай бог, не превысили какой-нибудь мифический европейский стандарт длины ногтей. Ричард всегда был как будто не в своей тарелке. Казалось, он задыхается в удавке своего галстука (неизменного коричневого цвета), а двигался он так, словно тащил на себе неподъемный груз. Если ему и случалось улыбаться, улыбка не могла изменить вечно бесстрастного выражения глаз. Он каждый день, каждую минуту своей жизни без устали занимался самовоспитанием, безжалостно подавляя в себе малейшие признаки человеческого, и, как ни печально, был полностью уверен в преимуществе такого образа жизни перед любым другим.

Холли провела его в гостиную и, проходя мимо телевизора, машинально поставила на пего горшок с цветком.

— Нет-нет, Холли! — Он погрозил ей пальцем, точно разговаривал с кем-то из своих детей. — Ее нельзя туда ставить, она должна находиться в прохладном месте, но не на сквозняке, вдали от прямых солнечных лучей и источников тепла.