P.S. I Hate You

Я поднимаюсь, иду на кухню и достаю салат из сердцевины пальмы, который купил в ее любимом бразильском стейкхаусе чуть дальше по улице; салат вместе с бутылкой воды и мамиными таблетками я ставлю на металлический столик-поднос.

Когда я возвращаюсь в ее комнату, она уже сидит в угловом кресле и переключает каналы на тридцатидюймовом телевизоре, стоящем на старом комоде. Через минуту она останавливается на телевикторине «Рискуй!», и почти сразу же веки ее начинают трепетать. Маму постоянно клонит в сон, но она борется с этим.

– Спасибо, meu amor[4], – говорит она, когда я ставлю перед ней обед. Снова коснувшись пальцами моей щеки, она улыбается. – Ты так добр ко мне, Исайя. Я не заслуживаю такого сына, как ты.

– Мам, не говори так. Ты заслуживаешь tudo. Ты заслуживаешь всего.

Когда-то она была женщиной, полной жизненной силы. Она была не способна сидеть на месте дольше двух минут, она учила своих детей, рожденных в Америке, всем бразильским колыбельным, которые только могла вспомнить. У нее был заразительный смех, длинные темные волосы ниспадали ей на спину, а гардероб был полон нарядных вещей. Альба Торрес всегда была самым ярким человеком в любой компании – в прямом и переносном смысле. Ее страсть к жизни передавалась другим, а ее личность была столь всеобъемлющей, что ее стройное невысокое тело – пять футов два дюйма ростом, – казалось, с трудом вмещало эту личность.

А потом она заболела.

Но кто-то должен был заботиться о ней, и, конечно же, не мои братья и сестры. Когда им приходится этим заниматься, – то есть в мое отсутствие, – они справляются на редкость дерьмово.

Должен признать, что моя старшая сестра, Калиста, принимает на себя основную тяжесть этой заботы, когда я уезжаю, но она растит четверых детей, а ее муж работает на двух работах, так что ей я, так и быть, согласен оказать некоторое снисхождение.

– Чем ты будешь заниматься эту неделю? – спрашивает мама. – Чем-нибудь особенным?

Я пожимаю плечами. По большей части я намерен просто убивать время.

– Понемногу тем, понемногу этим.

Мама закатывает глаза, потом снова обращает сонный взгляд на экран, где улыбается Алекс Требек.

– Ты всегда такой скрытный, мой Исайя.

– Мне нечего скрывать. Просто постараюсь себя чем-нибудь занять.

– Женщинами и выпивкой? – уточняет она, приподнимая темные брови.

– Ты полагаешь, что я трачу свое свободное время на это? – Я притворяюсь оскорбленным, хотя мы оба знаем, что она не так уж неправа. Я намерен пошляться по спортбарам сегодня вечером… и завтра вечером… и послезавтра тоже.

А может быть, и через два дня.

В этом и заключается прелесть того, чтобы быть одиноким волком. Твоя жизнь – на сто процентов твоя, и ты можешь делать все, что захочешь, черт побери.

– Мне бы хотелось думать, что ты волонтеришь в приюте для бездомных или убираешь мусор на обочине шоссе, но я тебя знаю. – Она тянется за вилкой, потом устремляет взгляд на салат. – Может быть, однажды ты встретишь какую-нибудь милую девушку и наконец-то перестанешь тратить лучшие годы своей жизни на посторонних девок, которые тебя не заслуживают.

– Ты слишком много беспокоишься. – Я наклоняюсь и целую ее в макушку, от которой пахнет давно не мытыми волосами. Надо позвонить Калисте и сказать, чтобы помогла маме принять душ. – Я еду в продуктовый, у тебя в шкафах совсем пусто.

Ее хрупкая рука снова касается моей щеки, полные губы изгибаются в улыбке.

– Не говори остальным, но ты всегда был meu favorito[5].

– Знаю, – ухмыляюсь я.

* * *

Моя тележка нагружена доверху, в основном натуральными продуктами долгого хранения. В отличие от своих братцев и сестриц, я решил не быть дешевым жмотом. Мама заслуживает хорошей вкусной пищи, от которой ее состояние не будет ухудшаться, поэтому я доехал до «Whole Foods» в Брентвуде, а не пошел в дешевый продуктовый магазин с решетками на окнах, расположенный рядом с маминым домом.

Я беру сорок банок консервированных супов и овощей, двадцать упаковок готовых натуральных обедов с рисом и макаронными изделиями, восемь буханок хлеба, которые намереваюсь запихать в морозильник, двадцать картонок молока длительного хранения и еще всякое-разное, в основном мыло, шампуни и бумажные гигиенические принадлежности. Проходя через кондитерский отдел, я добавляю несколько плиток ее любимого шоколада.

Я не зря получил звание любимого ребенка Альбы Торрес.

Пятнадцать минут спустя я загрузил это все в машину и направился обратно к маминому дому. И сейчас стою на светофоре, пережидая бесконечный красный свет. Загораются две зеленые стрелки, позволяя двум левым крайним полосам ехать на поворот, но все остальные, в том числе и я, продолжают ждать.

Я смотрю на экран своего телефона и набираю сообщение старому армейскому другу, живущему поблизости; я хочу знать, не желает ли он попозже пойти выпить вместе со мной, но прежде чем я нажимаю кнопку «отправить», меня оглушает металлический лязг, и моя машина прыгает вперед, потом останавливается, врезавшись в зад вишневого «Мерседеса».