П. А. Столыпин

Власти, рассчитывая сформировать массовый слой собственников-крестьян, при этом не хотели образования крупного фермерского землевладения. В появлении новых частных собственников земли – «сильных» фермеров – усматривали нежелательных конкурентов дворянскому поместному землевладению – с точки зрения и экономического влияния, и политического (прежде всего на местном уровне, в земствах). Была и другая причина, почему правительство не желало концентрации земли в руках небольшого количества «мироедов», – это опасение серьезных социальных последствий. Разорение массы мелких землевладельцев обернется потоком бедноты, устремляющейся в города на заработки, однако промышленность может не справиться с таким наплывом рабочей силы. Оптимальным считалось появление мелких собственников с недробимыми участками в пределах 5– 10 десятин. Правительство дополнительно утвердило норму, препятствующую сосредоточению у собственника в пределах одного уезда более шести высших душевых наделов, определенных в реформу 1861 года (для различных губерний получался «норматив» от 12 до 18 десятин)⁹⁰.

В разгар реформы, в 1909 году, в знаменитом интервью саратовской газете «Волга» глава правительства высказывал надежду, что постепенно сложится баланс между крупным землевладением (которое будет все-таки уменьшаться) и мелким и средним. «…Понемногу, естественным путем, без какого-либо принуждения раскинется по России сеть мелких и средних единоличных хозяйств, – предсказывал Столыпин. – Вероятно, крупные земельные собственности несколько сократятся. Вокруг нынешних помещичьих усадеб начнут возникать многочисленные средние и мелкие культурные хозяйства, столь необходимые как надежнейший оплот государственности на местах»⁹¹.

Впрочем, практика подтвердила в значительной степени и опасения, что на столь небольших наделах или хуторах сложно добиться повышения сельскохозяйственной культуры, производительности труда и доходности хозяйства. Тем более что правительству не удалось наладить эффективную систему кредитования крестьянских хозяйств (в том числе для покупки сельскохозяйственных машин) под залог «укрепленной» в собственность земли. Негативно отразились и затянувшиеся на несколько лет распри вокруг ведомственной принадлежности Крестьянского банка.

В то же время активная скупка Крестьянским банком помещичьих земель – для последующей продажи и сдачи в аренду крестьянам на льготных условиях – вызывала растущее недовольство поместного дворянства. Особенно резкие выступления прозвучали на Съезде объединенного дворянства в начале 1909 года. В докладе В. И. Гурко правительство обвинялось в проведении политики, ведущей к ликвидации крупных имений, распылению больших культурных хозяйств, что понижает экономический уровень страны, в чрезмерном расширении мелкого землевладения, которое в других странах Западной Европы не играет уже преобладающей роли. В ход шли и чисто политические аргументы: мол, правительство чуть ли не реализует «социал-революционную программу». А главное – подрывает политический режим, созданный «Законом 3 июня», поскольку ликвидирует экономическим путем именно те элементы, на которых опирается при выборах в Думу⁹².

Реформаторское «чистилище»

Правительству приходилось считаться с «оппозицией» влиятельного поместного дворянства и лоббистским давлением, призванным замедлить распад крупного дворянского землевладения. Тем не менее аграрная реформа была фактически единственным системным преобразованием, с которым крупные помещики-землевладельцы готовы были смириться. Противодействие Совета объединенного дворянства и в целом консервативных кругов (предопределявших, по сути, принимаемые Государственным советом решения) наиболее существенно отразилось на судьбе других реформ, имевших актуальное политическое и общественное значение.

То, что либеральная часть программы преобразований явно пробуксовывает и, более того, Столыпин сворачивает реформаторскую деятельность почти по всем направлениям, кроме аграрного, стало очевидно политической элите и общественности уже с весны 1909 года. Отступление правительства от декларировавшихся планов наглядно демонстрировалось корректировкой под давлением справа собственных же законопроектов, внесенных в Думу, или просто отказом от их дальнейшего продвижения. «Не только из программы исчезают „реформы“, но и те законопроекты о реформах, которые вносятся в законодательные учреждения, на протяжении одного-двух лет претерпевают радикальные изменения, отводящие их так далеко от начал Манифеста 17 октября, что едва ли и правым в Государственном совете придется много трудиться», – констатировал тенденцию А. С. Изгоев⁹³.