П. А. Столыпин

Аграрная реформа, в основе которой был закон о свободе выхода из общины, носила либеральный характер и способствовала развитию капитализма в деревне. В специфических российских условиях эти преобразования, диктуемые «сверху», напоминали скорее «прусский» образец развития, чем более прогрессивную и экономически эффективную фермерскую, «американскую» модель. Впрочем, главное – не исторические аналогии, а полученные результаты. Создать широкий и устойчивый слой мелких крестьян-собственников как социальную опору режиму «третьеиюньской монархии», отказавшись от традиционной ставки на консервацию общины, в полной мере не удалось. В период 1907–1914 годов из общин вышло около 3 млн дворов, что составляло примерно 26 % от общего числа «общинников» (по состоянию на 1914 год). Право личной собственности получили порядка 2,5 млн крестьян с «укрепленной» землей (всего около 16 млн десятин). Но выделивших землю в одном месте и образовавших действительно единоличные хозяйства на надельных землях было меньше. За 1907–1915 годы создано порядка 1,2 млн единоличных хозяйств (на их долю приходилось 12 млн десятин земли, то есть около 9 % всей надельной земли). Помимо этого, при участии Крестьянского банка возникли еще 270 тысяч единоличных хозяйств, а также 13 тысяч хозяйств на казенных землях. К началу Первой мировой войны на отруба и хутора вышли 1,5 млн крестьян – это только 10 % всех крестьянских дворов. Кстати, хутора в России так и не успели прижиться. Доля хуторов (и существовавших, и созданных в ходе реформы – в основном они приживались в северо-западных и западных губерниях) составляла лишь 2 % от общего количества крестьянских дворов⁸⁷.

Столыпин, как известно, подчеркивал необходимость, «когда мы пишем закон для всей страны, иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых». Эта прославившаяся формулировка была озвучена в Думе 5 декабря 1908 года. В ходе постатейного чтения законопроекта премьер специально поднялся на трибуну, чтобы выступить в защиту принципа единоличной крестьянской собственности (и против ее подмены семейной собственностью): «Неужели не ясно, что кабала общины, гнет семейной собственности являются для 90 миллионов населения горькой неволей. Неужели забыто, что этот путь уже испробован, что колоссальный опыт опеки над громадной частью нашего населения потерпел уже громадную неудачу?» Говоря, что правительство, взяв на себя большую ответственность проводить закон по статье 87, «делало ставку не на убогих и пьяных, а на крепких и сильных», Столыпин отмечал с гордостью и оптимизмом: «Таковых в короткое время оказалось около полумиллиона домохозяев, закрепивших за собой более 3 200 000 десятин земли. Не парализуйте, господа, дальнейшего развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей, таких сильных людей, в России большинство. (Рукоплескания центра и отдельные справа.)»⁸⁸.

Однако, как выяснилось, качественный состав крестьян, выходивших из общины и «укреплявших» землю, далеко не в полной мере отвечал ожиданиям авторов реформы. Современные исследования свидетельствуют, что в первую очередь активно оформлять землю в собственность принялись те, кто уже утратил связь с деревней и перестал работать на земле. Обосновавшиеся в городе торговцы, ремесленники, служащие, «рабочие с наделом» стремились побыстрее «укрепиться» и продать землю. Например, в 1914 году было продано 60 % площади земель, «укрепленных» в этот год. Значительную часть покидавших общину составляли бедняки, «пролетаризированные» деревенские элементы, не желающие (и не способные) оставаться в деревне и обрабатывать землю. Примечательно, что распространенное в советской историографии представление: мол, землю «укрепляли» главным образом зажиточные, многоземельные крестьяне, – неточно отражает реальную картину. Как доказал П. Н. Зырянов, многоземельные крестьяне, многие из которых «укрепляли» наделы в собственность, были совсем не обязательно зажиточными. Такие хозяйства зачастую оказывались довольно бедными – не хватало ни рабочих рук, чтобы обрабатывать наделы, ни средств на развитие хозяйственной деятельности. Поэтому среди избавлявшихся от наделов были и многоземельные хозяева, которые отнюдь не стремились становиться «сильными». А действительно богатые крестьяне, составлявшие в деревне меньшинство, во многих случаях и не спешили выходить из общины (удобнее и выгоднее было пользоваться общественными выгонами и лесами, просто арендовать у бедняков их наделы и т. д.). Интересно и то, что землю после ее «укрепления» часто покупали крестьяне, остававшиеся в общине, – и богатые, и не очень зажиточные. Поэтому в распоряжении у хозяев нередко оказывались и общественные участки, и «укрепленные», находившиеся в различных местах⁸⁹.