Ожерелье и тыква-горлянка

Китайские счеты — «суаньпань» («счетный поднос») — представляют собой прямоугольную деревянную раму с десятью или более натянутыми параллельными проволоками. На каждую проволоку нанизаны семь деревянных костяшек, разделенных по пять и по две на деревянной проволоке, закрепленной в раме вертикально. Каждая из пяти костяшек на первой проволоке означает единицу, каждая из двух костяшек — десяток; передвинутые к вертикальной планке, они соответствуют десяти. Костяшки на второй проволоке считаются десятками, на третьей — сотнями и так далее. Счеты-абака используются для сложения, вычитания, умножения и деления. Литературные источники свидетельствуют о том, что счеты эти были широко распространены в Китае в пятнадцатом веке, однако существовали ли они в своем нынешнем виде во времена судьи Ди — неизвестно. Подробное описание счетов можно найти в фундаментальном труде Дж. Нидэма «Наука и цивилизация в Китае», т. 3. Cambridge, 1959. С. 74.

Что же касается снадобья, которое судья Ди прописывает госпоже Гортензии, то следует отметить, что медицинские свойства растения махуан, дающего эфедрин, были известны в Китае задолго до того, как они стали известны на Западе.

Иллюстрации к книге нарисованы мной в стиле, характерном для ксилографов шестнадцатого века, поэтому изображенные на них костюмы соответствуют скорее периоду династии Мин, чем Тан.

Роберт ван Гулик

Глава первая

Проехав еще час по затихшему мокрому лесу, судья Ди придержал коня и бросил беспокойный взгляд на густую листву над головой. Он увидел лишь клочок свинцового неба. Моросящий дождь в любую минуту мог превратиться в летний ливень. Черная шапочка судьи и коричневое дорожное платье с черным кантом промокли, капли влаги сверкали в усах и длинной бороде. В деревне, откуда судья Ди выехал в полдень, ему сказали, что к ужину он как раз поспеет в Хэши — Речной город, если будет правильно сворачивать на каждой развилке в лесу. Должно быть, он где-то ошибся, ибо находился в пути уже часа четыре, не видя ничего, кроме высоких деревьев и густого подлеска, не встретив ни души. Умолкли в темных ветвях птицы, запах сырости и прелых листьев, казалось, пропитал одежду. Вытирая усы и бороду концом шейного платка, судья с тоской подумал, что было бы ужасно заблудиться: сумерки сгущались, а лес тянулся без конца и края на много верст вдоль южного берега реки. Выходило, что ему предстоит провести ночь под открытым небом. Судья со вздохом вытащил пробку из тыквы-горлянки — сосуда, привязанного к седлу красным шнурком, и глотнул воды, теплой и затхлой.

Пот стекал с густых бровей. Опустив голову, судья протер глаза, взглянул вперед и замер, пораженный: прямо на него верхом на лошади, неслышно ступавшей по мягкому мху, надвигалась мощная фигура. Всадник казался абсолютным двойником судьи: та же длинная борода и усы, такая же квадратная черная шапочка и коричневый халат с черным кантом, а к седлу красным шнурком с кисточкой привязана большая порыжевшая бутылочная тыква.

Судья снова протер глаза. Взглянув во второй раз, он вздохнул с облегчением. Сумеречный свет и уставшие глаза обманули его. Усы и борода незнакомца были тронуты сединой, и сидел он верхом на старом длинноухом осле. Но через мгновение судья вновь насторожился: короткие пики лежали перед всадником поперек осла. Рука судьи потянулась назад — к рукоятке меча.