Ovum

– Ты достал эти образы из моей памяти. Они послужат строительным материалом для убежища. Но тебе нужно торопиться, потому что у этого материала заканчивается срок годности. Он уже рассыпается, крошится под пальцами. Моя память становится похожа на фильм, склеенный из кусков домашней хроники, там есть множество предметов и людей: кассеты с мёртвыми порноактрисами, потускневшая фотография маяка, круги от кофейных чашек на столе, купальник, кресло, засохший плод на полке, пожелтевшая от времени пластиковая посуда. Про половину этих вещей мне уже ничего не известно. Почему я их помню? Как они связаны со мной? Пройдёт ещё немного времени, десять, может, пятнадцать лет, и от женщины с красными волосами тоже ничего не останется. Только пустой кошмар. Буду просыпаться от него в луже пота и мочи и даже не вспомню, что его вызвало. Эта женщина – она и так умирает каждую ночь, а скоро умрёт ещё раз, вместе с моей памятью.

Я говорю:

– Я знал человека на Тёмных, осуждённого преступника, он хранил старую салфетку, лоскут расползающейся целлюлозы. В один из дней незадолго до депортации он взял его со столика в кафе, сложил и спрятал в карман, а потом увёз с собой. На салфетке отпечатался след помады, один из бесчисленных оттенков красного. Тот человек никогда не рассказывал, чьи губы отпечатались на салфетке, возможно, ему самому это было неизвестно. Он держал салфетку в жестяной коробке с пожелтевшими чёрно-белыми фотографиями, выцветшими детскими рисунками, потемневшим серебряным кольцом. Он доставал её, когда напивался, клал перед собой на стол и смотрел, подолгу, и напивался ещё сильнее. А у меня нет даже такой салфетки. Я уже начинаю забывать.

Присутствие ворочается за текстурой туманного воздуха, передо мной появляется тёмное помещение, восемь обнажённых до пояса мужчин стоят вокруг хирургического стола, на них надеты чёрные клеёнчатые фартуки, как у мясников или палачей, их руки, спины, плечи и лица покрывает чёрная татуировка, у них чёрные глаза с татуированными склерами. На столе, пристёгнутый широкими ремнями, лежит ещё один человек, он смеётся и плачет одновременно, он в трансе, в трипе. Мужчины в клеёнчатых фартуках приступают к работе: они начинают покрывать тело человека на столе татуировкой, одновременно, в шестнадцать рук. Они не остановятся, как бы он ни кричал, ни умолял, ни проклинал их. Я говорю:

– Я видел такой ритуал на Тёмных. Ты взял его из моей памяти. Пройдя через него, человек меняется навсегда. Если так понятнее, я прошу тебя стать для меня мастером в чёрном клеёнчатом фартуке. Сделай так, чтобы женщина с металлическими волосами всегда была со мной. Вбей её иглами мне в сознание, во внутреннюю поверхность век. Сшей нас вместе, как зашивают рот заключённые, как в заброшенных больницах на Тёмных территориях штопают сухожилия бойцам Братства после рейдов Комитета. Приведи её ко мне, собери из осколков нейронных связей, отключи механизмы искажений, откати мою память к сохранённой версии – до выстрела – и оставь там. Заморозь, закрой паролем. Пусть моё прошлое станет неподвижным, как жемчужина в теле моллюска, а мой сон всегда заканчивается за секунду до того, как осколки её черепа полетят на пол, смешанные с брызгами крови и ошмётками мозга.

Можешь так сделать?

Потом я слышу щелчок.

37. Чёрная. Это место

Иногда он доводит меня до слёз.

Что ты делаешь, говорю я ему, что ты делаешь, это же никто не купит. То, что ты мне показываешь, странно, неприятно, тяжело. Эта версия Бога не юзер-френдли, как ты не понимаешь? Кому такое нужно? Ты ребёнок, а я взрослый человек, это же не просто так. Это значит, ты должен у меня учиться, слушаться меня, потому что я знаю, чего хотят взрослые люди, понимаешь? Они другого хотят, не такого.

Говорю ему, я себе не позавидую, если кто-нибудь увидит наши логи.

Он отвечает, ты и так себе не завидуешь. Я смотрю на него и не понимаю, шутит он или всерьёз.

Я говорю ему, давай придумаем для тебя упаковку. Я всю жизнь этим занимаюсь, придумываю упаковки. Для своих воспоминаний, для похоти чужих незнакомых людей. Сеттинг, истории, последовательности сцен. Заворачиваю оргазмы базовых в обёртку, понятную банковским клеркам. Продаю им несколько электрических импульсов в коре мозга под толстым слоем какой-нибудь дурацкой истории. Давай сделаем так с тобой, один раз, другой, третий, и ты научишься, будешь вертеть такие фокусы сам, без моей помощи. Ты же подключён к нейронке, говорят, она мощная, хотя мне кажется, для такого хватило бы обычной китайской, как для убера.

Он говорит, похоже, ты ничего не поняла.

У него грустный голос.

И он протягивает ко мне руку.