Отзвуки войны. Жизнь после Первой мировой

Мало-помалу я стал разглядывать тьму и увидел по обеим сторонам дороги, в канавах, черные ямки, одна возле другой, бесконечным рядом на версту, на другую. Потом оказалось, что мы все смотрели на эти черные ряды и думали об одном же, но боялись вслух сказать, принимая за свое воображение. Наконец, я говорю своим спутникам:

– Да ведь это же все окопы!

– На минуту мы остановились, я пошел к левой канаве, что-то звякнуло у меня под ногой, посмотрел: коробка из-под консервов.

– Австрийские окопы!

– Махорка! – ответили мне с другой стороны.

И сразу все стало понятно: австрийцы отступили к дороге на Львов и окопались в дорожной канаве, потом их выбили из окопов, и русские заняли их позиции на этой же самой дороге, только в противоположной канаве – теперь эти норы австрийские и русские были разделены только дорогой.

Ночью время идет иначе, чем днем, я не могу определить даже приблизительно, сколько времени тянулись эти окопы, но пока они тянулись, я душою был здесь, в Галиции, когда они кончились и комета ушла куда-то вправо, за войной, к Гнилой Липе, я вдруг почувствовал, что Львов взят, и как будто поехал домой, ехал из города в деревню, спешил поскорее привезти своим телеграмму Верховного Главнокомандующего о том, что Львов взят.

Власть и пахари

Ничего нет наивнее и хуже, как в наше время что-то скрывать от народа. Хуже ничего нет, потому что сам же народ больше всяких властей его хочет победы, наивнее ничего нет, потому что, как ни малограмотен народ, но в такое время все становятся как бы грамотными. Как будто можно бросить камень в пруд и запретить воде волноваться.

Живу я в довольно глухом месте, нарочно посылаю в город за газетами три раза в неделю, и все-таки, если что-нибудь совершается выдающееся, большей частью узнаю я от кого-нибудь из местных малограмотных людей. Так вот и в этот раз чуть ли не раньше газет узнал я от простых мужиков про события возле Государственной думы. Понятие, выработанное парламентской историей и произнесенное теперь у нас, вызвало из недр простого народа широкий отклик совести. И еще бы не вызвать, когда каждый, самый даже темный крестьянин, понимает, что не армия виновата, а внутренность, снабжающая армию. Можно себе представить, какое впечатление на простой народ на почве этой больной «внутренности» вызвало известие о министерстве общественного доверия. Ответственное министерство в народе называется просто ответственность. Спросишь говорящего об ответственности, кто и перед кем должен отвечать.

Ответят – сподручники.

Так называется правительство.

А на вопрос, перед кем отвечают сподручники, говорят:

– Перед государем, народом и Думой.

Иногда прибавят, что Государственный совет – это лишнее, от него только путаница.

Иногда, кроме сподручников, называют хищников-купцов, всех, кто наживается на несчастии войны, а то даже назовут какое-нибудь лицо, более других виноватое в недостаточном снабжении армии.

Странно бывает слушать, как этот народ, мирный и малосведущий в истории, начинает теперь по-своему обсуждать понятия, выработанные историей других народов.

Первую весть об этой «ответственности» занес ко мне Хорь. Мне уже приходилось писать здесь, что у меня есть сосед-хуторянин, тот самый тургеневский неумирающий Хорь, который, в противоположность самоуглубленному Калинычу, занят вопросами общественности.

– В Думе заявили ответственность! – сказал Хорь. И сейчас же прибавил: – Теперь ему пощады не будет.

«Его» Хорь назвал по имени главного виновника в недостаточном снабжении армии.

– Испитилась вовсе Россия, – продолжал Хорь, – но, может быть, теперь у нас будет настоящая власть.

– Какая же это будет власть? – спросил я.

– Административная, – ответил Хорь.

Конечно, я был поражен: в другое время кто же больше Хоря этого бранил нашу административную власть; слушая его беспощадную критику, можно бы долго считать его за отчаянного революционера, говори он свои речи не на своем уединенном хуторе, а в селе, так давно бы ему в кутузке сидеть, и тут вдруг этот же Хорь понимает ответственное министерство как торжество административной власти!

– Что эти суды и пересуды! – говорил Хорь. – Таскался я много лет по судам, нам нужна власть твердая, короткая, неукоснительная и справедливая.

– Может быть, такая божественная власть?

– Божественная власть, конечно, такая, только до бога далеко, а у нас на земле власть административная.

Понятно было одно, что это не та наша обыкновенная власть, а новая, идеальная, – пахарь взалкал по хорошей власти.

Я залюбовался клеверным полем.

– Какая благодать!

– Благодать-то благодать, – усмехнулся Хорь, – да недалеко уйдешь с этой благодатью.

Он хотел сказать, что нет ничего лучше клевера, да вот приходится оберегать его.