Отворите мне темницу

– Что ж… стало быть, пропадать? – тихо спросила Устинья. Никто ей не ответил. Василиса, сидя на полу, смотрела в хмурые лица мужчин широко открытыми, сухими и отчаянными глазами. Кулаки её были судорожно сжаты. «В петлю влезет.» – уверенно подумала Устинья, глядя на неё. – «А не успеет – так барина зубами загрызёт. Нипочём не дастся. И так, и этак пропасть ей… Богородица всеблагая, да что же поделать-то?!»

– Через забор – оно, конечно, бестолково выйдет. – послышался вдруг насмешливый голос из перевязочной. Это оказалось так неожиданно, что Лазарев уронил папиросу, а Устинья и Василиса хором вскрикнули. Иверзнев нахмурился. Повернувшись в сторону неприкрытой двери, позвал:

– Кострома, это ты? Чем ты там занимаешься?

– Чем Устя Даниловна велели – тем и займаюсь! – слегка обиженно прозвучало в ответ. – Они мне мазь дали и велели трижды тридцать раз ногу натереть, а я нешто до таких считать умею? Уж скока раз сбивался, никакого терпежу не хватит! А промеж дела слушаю, о чём разговор ведёте.

Иверзнев переглянулся с Силиными. Сердито приказал:

– Вылезай немедленно! И что за привычка подслушивать?

– Так тем только наш брат варнак и жив, ваша милость. – добродушно растолковал Кострома, выходя из перевязочной с подвёрнутой штаниной и вытирая о рубаху руки. – Вот так там услышишь, сям подглядишь, на уме себе отложишь… авось когда и пригодится! Так, стало быть, урваться надобно?

– По-другому никак, Илья Иваныч. – ответила за всех Устинья, без улыбки глядя в щербатую физиономию вора. – Ты – человек знающий… может, посоветуешь чего?

Кострома тоже перестал ухмыляться. Присел на порог, вытянув ногу, задумался. Похлопывая себя по колену, медленно выговорил:

– Кочерга-то моя, Устя Даниловна, кажись, загребает.

– Я же тебе слово давала.

– Угу… – Кострома помолчал ещё с минуту. – Что ж… Разве что на «уру» вам рвануть… Аль на огонёк да шумок… Обстряпать-то такое можно, ежель с умом взяться. Я с мужиками потолкую, пособят. С завода-то вы куда думаете, Антип?

– На авось, Илья Иваныч. – ответил тот. – Сам видишь, впопыхах всё делается. Будем, ежель господь поможет, на Урал пробираться, а там…

– А там вас беспашпортными в два счёта возьмут. – уверенно подытожил Кострома. – С бабьём-то не шибко побегаешь… – он снова задумался. – Говоришь – деньги-то у вас есть?

– Имеются кой-какие.

– А надобно – большие. – вздохнул Кострома. – Знаю я в Шарташе людей тайных. Сделали б они вам пачпорта, но это вовсе недёшево стоит, а…

– Ну так я добавлю, чёрт возьми, сколько требуется! – сердито перебил Иверзнев.

– И я тоже. – Лазарев, так и не подняв с пола папиросу, с интересом смотрел на безмятежную физиономию Костромы. – Ты, Илья, прямо говори – сколько понадобится?

Кострома сказал. Антип нахмурился, Ефим чертыхнулся. Устинья с ужасом закрыла глаза. Инженер и доктор, переглянувшись, одновременно кивнули.

– Думаю, это возможно. – ответил за всех Михаил. – Так что же… когда им бежать?

– Нынче поздно уж. – Кострома взглянул в окно, за которым поднимался в небо тонкий молодой месяц. – Не успеть мне. Дай бог, хоть через пару дней…

– Но это будет поздно! – хрипло перебил Иверзнев. – Завтра Тимаев заберёт Василису – и всё окажется напрасным! Что толку будет… Антип! Антип, держи её! Не пускай!!!

Но снова не Антип, а Ефим успел метнуться молнией и перехватить кинувшуюся в сени Василису. Схватив в охапку бешено выдирающуюся девушку, он без всякой нежности оттащил её от двери и кинул в руки брату:

– Держи! Унимай! Вот мало мороки было… Васёна, нешто вязать тебя?!

Та не отвечала. Её колотило с головы до ног тяжёлой дрожью: Антип едва удерживал в объятьях худенькое, содрогающееся тело.

– Не надо… не надо… ничего не надо… – захлёбываясь, бормотала она. – Пусти… Всем… лучше… сделаю… пусти… Судьба, стало быть… незачем… противиться… незачем… судьба!

– Не пускай ни в коем случае. – отрывисто предупредил Иверзнев. – Это истерика. Она может кинуться в реку. Глаз не своди, Антип!

Тот кивнул и потащил вырывающуюся Василису прочь из горницы. Кострома на пороге молча подвинулся, давая дорогу.

– Миша, может, в самом деле дать Тимаеву какой-нибудь отравы? – тихо спросил Лазарев, подойдя вплотную к другу. – Такой, чтоб не насмерть, а… ну, скажем, понос на пару дней? Чтобы он ненадолго забыл про Васёнку? Я могу напроситься к нему на чай и подсыпать в самовар…

– Вася, бог с тобой! Какие романы ты читал, Сальери иркутский? – отмахнулся Михаил, и Лазарев смущённо умолк. И в это время послышался задумчивый голос Устиньи:

– Михайла Николаевич, а что если Прохорова корня Васёнке пожевать?

С минуту в комнате висела тишина. Затем Иверзнев с чувством сказал:

– Устя, ты – умница!

Вечером следующего дня на крыльцо лазарета взбежал, громыхая сапогами, казак Волынин.

– Здравствуйте, ваша милость! – приветствовал он доктора Иверзнева, вышедшего ему навстречу. – Меня господин Тимаев послали насчёт Васёнки… Велено было ей сегодня явиться, так ведь не пришла!

– Разумеется. – сухо ответил Иверзнев, делая шаг внутрь и жестом приглашая казака следовать за собой. – Василиса не могла исполнить приказа: она тяжело больна.