Ответ знает только ветер

— Нам придется немного пройти пешком, — сказала Анжела. Мы двинулись по Круазет мимо множества дорогих магазинов, закрытых в этот час дня. В конце целого ряда низеньких, выступающих на тротуар магазинчиков, был расположен филиал парижского ювелирного дома «Ван Клиф и Арпельс». Поскольку он замыкал собою этот ряд, у него была и боковая витрина. Я увидел тут драгоценности изумительной красоты — бриллианты, изумруды, колье, браслеты, целые гарнитуры. На минуту я замер у витрины. Анжела тоже. И я вдруг заметил, что она смотрит на одно украшение в боковой витрине. То были длинные бриллиантовые серьги необычайно тонкой работы: у мочки нечто вроде петли, с которой свисали цепочки бриллиантов. Но я не успел даже как следует разглядеть эти серьги, потому что почувствовал, как рука Анжелы обвилась вокруг моего локтя. Мы пошли дальше. Левая стопа опять начала болеть. Я подумал, что Хильда Хельман могла бы — если бы захотела — закупить по телефону, выписать чек и получить в собственность все, что было выставлено здесь в витринах, а заодно и то, что хранилось в сейфах в самом магазине. Безумная Хильда в доме, населенном призраками. А может, она вовсе и не безумна? Мимо нас медленно проехал «роллс-ройс». Рядом с китайцем-шофером в ливрее сидел слуга-китаец, тоже в ливрее, а в глубине машины виднелся мужчина в брюках и рубашке. Вид у него был усталый и скучающий. В эту минуту он как раз говорил по радиотелефону.

21

«Феликс» оказался таким одноэтажным белым домиком. Соседние магазинчики как бы отступили в глубину улицы, и на освободившемся пространстве росли пальмы и множество цветов. Под тентом стояло несколько столиков, но в самом ресторане был кондиционер и потому основная масса посетителей предпочла закрытое помещение. Зал был переполнен до такой степени, что в его глубине, подле стойки бара, люди ожидали, когда освободится столик. Хозяин ресторанчика, увидев Анжелу, просиял и поспешил ей навстречу, чтобы поприветствовать. Видимо, они были старые знакомые. Анжела представила нас друг другу. Столик, который был для нас зарезервирован, стоял у самого окна, выходившего на бульвар Круазет, так что нас отделяло от него лишь оконное стекло. Мы с Анжелой сидели рядышком, как это принято во французских ресторанах, и в качестве аперитива выпили два бокала «Рикара». Потом я заказал ассорти из раков и два бифштекса. Воздух здесь был приятно прохладен. На противоположной стене висели в обрамлении глазурованной и подсвеченной кирпичной кладки плоские барельефы. В остальном стены были обшиты черными панелями. Кельнер принес масло с кубиками льда и свежий белый хлеб с хрустящей корочкой, ломтики его были косо срезаны с длинных батонов. В ожидании ассорти из раков мы ели эти ломтики, помазав их маслом и посолив, а я тем временем смотрел в окно на расплавленную полуденным жаром улицу. Метрдотель по винам откупорил бутылку шампанского «Дом Периньон», которую я тоже заказал: она стояла возле нашего столика в ведерке со льдом. Он налил в мой бокал немного шампанского, чтобы я попробовал и оценил. Шампанское было очень холодное и отменно на вкус. Я одобрительно кивнул. Метрдотель наполнил наши бокалы до краев, поставил бутылку в серебряное ведерко и удалился. Мы выпили.

Против нашего окна, недалеко от моря и пляжей, какой-то художник развесил свои картины на веревочке, привязанной к двум пальмам. Картинки у него были яркие, жизнерадостные и изображали Круазет, Старую Гавань и пейзажи вокруг. Сам художник, человек очень молодой, сидел прямо на земле. Люди шли мимо, не обращая никакого внимания на его картины.

— Он сидит тут каждый день, — сказала Анжела. — Очень способный юноша. Но ему не везет.

— В отличие от вас, — вставил я.

— О да, — сразу согласилась она и легонько постучала по дереву. — Мне определенно везет. А вам, мсье Лукас?

И я произнес слова, которых не говорил уже много лет:

— Мне необычайно везет. Я познакомился с вами, мадам. Вы рядом. Я могу смотреть на вас. Вы ради меня поехали в город.

— Чушь. У меня самой в городе есть дела.

— Ах, вот оно что, — протянул я.

Она взглянула на меня и улыбнулась своей обычной улыбкой. В ее глазах зажглись крошечные золотые точечки, а у глаз на загорелой коже появились лучики морщинок. В ее смеющихся глазах притаилась печаль, легкая, как тень или облачко.

— Вы многого в жизни боитесь, мсье? — спросила Анжела.

— Что вы имеете в виду?

— Вы меня прекрасно поняли. Не боитесь ли вы людей и событий. Так боитесь или нет?

— Нет, — солгал я.

— А я боюсь, — сказала Анжела. — Я часто боюсь. Что не смогу больше работать кистью или что потеряю заказчиков и останусь без денег…

— А также одиночества…

— Нет, одиночества я не боюсь, — возразила она, но ее улыбка как-то застыла на лице. — Я люблю быть одна.

— Ну, тогда боитесь, что опять придется спасаться бегством.

— А вы, значит, не забыли про это? — Она опять широко улыбнулась.

— Не забыл, — сказал я. — А почему…