Ответ знает только ветер

— Добрый боженька, очевидно, не слишком жалует нас своей милостью, — сказал я.

— Не говори так, — возразила Анжела. — Ведь это лишь начало. Мы знали, на что решаемся, знали, что будут трудности, и большие. Ну и что? Зато мы вместе. И всегда будем вместе. Этого нам никто не может запретить, даже твоя жена. Ни твоя жена, и никакой суд в мире не сможет заставить тебя вернуться к ней.

— Ты мужественная женщина, — сказал я.

— Просто я мыслю реалистично. В наших собственных глазах мы с тобой муж и жена. Нам не хватает лишь документа, клочка бумаги. Клочка бумаги, Роберт!

— Да, — промямлил я. — Это сейчас ты так рассуждаешь. А через два-три года…

— Скорее всего не хватать будет опять-таки этого самого клочка бумаги. А может, и нет. Твоя жена может и передумать. В жизни всегда происходит обратное тому, чего ожидаешь.

— Но не в случае с Карин.

— Почем знать, может и в этом случае. Ты просто ужасный пессимист, Роберт. Не спорь, конечно же ты пессимист. Но я люблю тебя и за это. Но теперь, когда я с тобой, тебе не грех бы стать более оптимистичным и быть более уверенным в себе. Ты уже стал намного более уверенным. И будешь еще больше верить в свои силы.

— Я бы так хотел иметь твое мужество, — сказал я. — Но у меня его нет, к сожалению.

— Постараюсь, чтобы его хватило на нас обоих, — откликнулась она.

— Через три года, если очень повезет, я могу получить развод и без согласия Карин.

— Но только, если повезет. Давай сейчас не думать об этом. Пусть даже ты никогда не получишь развода! Пусть мы никогда не сможем пожениться! Я всегда буду любить только тебя, Роберт. Ты наконец понял это, ты веришь мне наконец-то?

— Верю, — твердо сказал я.

— Значит, я до конца дней останусь твоей любовницей. Я не придаю этому никакого значения. Совершенно никакого. Пока ты меня любишь, мне это безразлично. Как странно, что слово «любовница» в твоих глазах имеет пренебрежительный оттенок значения. Нет ли более красивого слова, скажи, неужто нет?

— Нет.

— Сказать по чести, я всегда полагала, что твоя жена не согласится на развод. Но мне всегда было ясно, что это не окажет никакого влияния на мои чувства к тебе и на нашу любовь.

Сильный порыв ветра налетел на террасу. Я взглянул вверх. Небо затянуло тучами. Вдруг резко похолодало, впервые за то время, что я был в Каннах, стало холодно. За первым последовал второй порыв ветра. Потом — сначала вдалеке, но быстро приближаясь — загремели грозовые раскаты.

— Что это?

— Это мистраль, — сказала Анжела. — Давай пойдем в комнаты. — Она поднялась. Я помог ей внести в дом подушки и одеяла и свернуть в трубку большую маркизу. Тут гроза налетела на город. Она шелестела и гремела, бурлила и хлопала ставнями, раскачивала кроны пальм. Цветы на террасе помяла и растрепала. Когда мы все, что можно, убрали в дом, мне с трудом удалось закрыть большие застекленные двери.

— Мистраль? — удивился я.

— Да, иногда бывает. Не слишком приятное явление.

— Почему?

— Люди становятся раздражительными. Многие страдают головными болями. Мистраль — это холодный северный ветер из долины Роны. И не ходи с таким мрачным лицом, Роберт! Пожалуйста! Верь тому, что я тебе сказала. Пусть я до конца дней буду твоей любовницей — что может для меня быть прекраснее?

Я обнял ее и поцеловал. Мы опустились на тахту. Теперь мистраль бушевал вокруг дома. Он сотрясал стеклянные двери, заставлял скрежетать крепления маркизы, свистел и выл, и сквозняк проникал сквозь запоры на окнах. Под конец, когда я оторвался от Анжелы, я увидел, что ее лицо залито слезами. Поцелуями я осушил эти слезы.

— Я плачу потому только, что счастлива, — прошептала она.

— Конечно только потому, что счастлива, — повторил я, продолжая осушать слезы поцелуями. Но они все лились и лились, а мистраль все бушевал вокруг нашего дома, вокруг единственного места на земле, где мы могли чувствовать себя в безопасности.

Надеюсь, что это так.

35

В эту ночь мы тоже почти не спали.

Мы пили шампанское и смотрели вниз на взбаламученное грозой море. В Порт-Канто позиционные огни яхт танцевали на волнах. Мы смотрели какой-то фильм по телевизору, потом слушали последние известия, после них Анжела еще поставила на проигрыватель пластинки Коула Портера. Буря только сильнее расходилась.

— Обычно это длится три дня, — сказала Анжела. — Любимый, тебе не холодно?

— Да нет, мне тепло.

Я сразу надел халат, она тоже накинула махровый халатик.

— Мне надо лететь в Дюссельдорф, — сказал я.

Она только кивнула.

— Бранденбург желает со мной беседовать.

— Да, чуть не забыла — куда ты ездил сегодня? Узнал что-нибудь?

Я слышал музыку Коула Портера, слышал визг, громыханье и вздохи мистраля. После того, что сказала Анжела, путь, по которому мне теперь предстояло идти, лег передо мной четко и ясно. Над этим я и размышлял. Мне придется идти этим путем, ибо никакого другого и не было. И я хочу здесь сообщить, что это был за путь, ничего не хочу скрывать.