Ответ Е. А. Соловьеву

Что же касается «борьбы с официальной народностью», то действительно в начале книги она выставляется г. Соловьевым в качестве «основного тезиса русской литературы». Но, во-первых, тезис этот не представляет из себя ничего особенно глубокомысленного, хода литературного развития за целое столетие никак нельзя объяснить с помощью этого тезиса, и в книге г. Соловьева он является чем-то искусственно пристегнутым. Поэтому мы и не упоминали об этом тезисе. Весь интерес книги заключается в «проведении» другой «общей точки зрения». Но к несчастью, в деле проведения последней точки зрения автор «Очерков» не сказал никакого «нового слова».

17) Говоря об изложении философских взглядов Герцена, я имею в виду взгляды, высказанные в тех статьях Герцена, которые г. Соловьев называет «философскими статьями».

Г. Соловьев не возражает ничего против того, что данные взгляды он изложил не по Герцену, а по статье г. Скабичевского. Возражать, действительно, против таких фактов, как переписывание на протяжении двух страниц одинаково подобранных цитат из Герцена, сопровождаемое переписыванием нескольких фраз, принадлежащих г. Скабичевскому [38] , конечно, нельзя. Но вот г. Соловьев указывает, что «понимание философских взглядов Герцена как выражения непримиримого противоречия стихийных сил природы и истории и воли человека у г. Скабичевского нет». Действительно, подобной точки зрения г. Скабичевский определенно не высказывает (он скорее намекает на нее в тех местах своей статьи, где говорит о «диалектических противоречиях жизни», о взглядах Герцена на личность и государственный организм). Но зато на подобной точке зрения стоит г. Страхов, статья которого служит для г. Соловьева «источником» (см. Страхов «Борьба с Западом», т. 1, например, с. 15, 33, 40–41, 66). Страхов указывает и на «ничем неотвратимую возможность бед, независимых от нашей воли», и на «страшную сторону жизни» (ср. «Очерки», с. 162: «он (Герцен) видел какую-то огромную и страшную силу, силу стихийную, которая ведет людей независимо от их воли и т. д.»), и на «зависимость человека от случая, от обстоятельств, которых невозможно предотвратить и предвидеть», и на «неразумность и жестокость» исторического процесса, не дающего «выхода силам» отдельного человека, и на «слепую природу». Обо всем этом и даже чисто в аналогичных выражениях говорит и г. Соловьев (см. указанные им места из его книги) [39] .

18) Наконец, г. Соловьев дважды в своем «Письме в редакцию» упоминает о некоторых пунктах «обвинительного акта», которые хотя были высказаны, но ничем не обоснованы. Опять странная неточность! Г. Соловьев на самом деле не оставил без внимания решительно ни одного пункта и на все, за исключением вопроса о влиянии г. Волынского, ответил…

Но как ответил?.. Надеемся, что мы достаточно выяснили характер его ответов и характер тех полемических приемов, которыми он пользуется.

Курьер. 1902. № 87.

Курьер. 1902. № 90.

Примечания

1

Соловьев, Евгений Андреевич (1866–1905) – критик, историк литературы, беллетрист. Под псевдонимом Скриба писал фельетоны в «Русской жизни» и «Новостях». Принимал участие в работе над биографической серией Ф.Ф. Павленкова, для которой под псевдонимом Смирнов написал ряд биографий, в том числе Д.И. Писарева, Л.Н. Толстого и А.И. Герцена. В 1893 г. выпустил сборник рассказов и очерков из жизни идейной молодежи «В раздумье». В конце 1890-х гг. под псевдонимом Андреевич стал сотрудничать в журнале марксистского направления «Жизнь», где были напечатаны его статьи «Семидесятые годы» и статьи о Чехове и Горьком, часть которых вошла в состав «Книги о Чехове и Горьком» (1901) и «Очерков из истории русской литературы XIX века» (1903). В 1905 г. в «Знании» вышла его книга «Опыт философии русской литературы», а также переработанная монография о Толстом. Являясь по своему историко-литературному методу критиком, придерживающимся марксистских взглядов в соединении с народнической идеологией, Соловьев считал возможным при анализе художественных явлений отказываться от их эстетической оценки и отождествлять литературу с выражением «нравственно-освободительной идеи». Весь ход русской литературы XIX века он представлял как проявление борьбы классов и сословий и сводил его к смене «дворянского» прекраснодушия озлоблением «разночинца» и предчувствием грядущей победы у представителей пролетариата.

2