Ответ

— В том, что не любите вы моего крестного! — одержимо воскликнул Балинт. — Не любите, я знаю! Сколько лет уж только и слышу: ой, что со мной будет, если тебя с завода выкинут? Что с четырьмя детьми моими станется? И куда ж я денусь, если ты в своем профсоюзе языком молоть не перестанешь? Я милостыню просить не пойду, я на углу стоять не буду, я то, я се… Вечно о себе только и думаете, нет чтоб о крестном… Я скажу, кто вы…

Он умолк, от безумной ярости губы дрожали так, что он не мог продолжать.

— Вы злая женщина, — выговорил он минуту спустя. — Злая женщина, вот вы кто!

Луиза Нейзель несколько секунд молча, с налившимся кровью лицом смотрела перед собой. Кто знает, что пронеслось у нее в голове, но вдруг она притянула к себе Балинта и поцеловала в смертельно бледные щеки, чувствуя под губами их нервную дрожь. — Не горюй так, сыночек, — прошептала она ему в самое ухо, — ужо вернется домой твой крестный! Ни одного дурного слова тебе не скажет, вот увидишь, даже в мыслях ничего не будет против тебя иметь. Ступай-ка сейчас в постель, поспи часок-другой, утром еще раз все обсудим.

Балинта душили слезы, слова не шли из горла. Но при этом в объятиях крестной, уткнувшись лицом в ее мощную грудь и ощущая на спине тепло голых материнских рук, он испытал явное облегчение. Он весь словно оцепенел, как человек, который принял сильное болеутоляющее и возникшую на месте боли пустоту отождествляет с выздоровлением. В те полчаса, что провел он, тихо плача, в объятиях своей крестной, вновь окунувшись в не ведающее стыда детство, в околоплодные воды беспамятства, в эти краткие минуты он верил, — и даже не верил, просто чувствовал, — что избавился от своего преступления. Балинт разделся и даже заснул, и его сердце билось ровно, однако, проснувшись наутро, он тотчас опять схватил себя за горло.

Утром к ним постучался невысокий человек с изборожденным морщинами лицом, хотя был он еще молод. Крестная, кажется, поджидала его, тотчас впустила на кухню, обменялась несколькими словами, затем провела в комнату. Мужчина внимательно оглядел Балинта. Руки сразу не протянул, сперва сел у стола. — Оставьте нас одних, товарищ! — сказал он Луизе Нейзель.

Балинт знал этого человека в лицо, видел его раза два с крестным, однажды это было в воскресенье утром, когда Балинт проводил немного Нейзеля, в другой раз вечером — он случайно повстречался с ними на улице. Рассказывая со всеми подробностями, как попали к нему злосчастные листовки, Балинт все время чувствовал на лице пристальный, испытующий взгляд, проникавший даже в поры, определяя, не таится ли где-нибудь ложь. Ранний гость не прервал Балинта ни единым вопросом, молча, недвижно, но с необычайной силой всматривался в лицо, и только когда Балинт запинался или собирался замолчать, слегка кивал ему, что было не одобрением даже, а скорее поощрением смелее продолжать рассказ. Закончив, Балинт обнаружил, что выложил и то, о чем говорить не собирался, — вероятно, потому что слушатель не прерывал его и как раз молчанием своим выманивал детали. Ему не задали ни одного вопроса, а у Балинта было чувство, словно его допрашивали.

— Еще чего-нибудь знать хотите? — спросил он угрюмо, присаживаясь по другую сторону стола. Он только сейчас заметил, что все это время стоял.

— Да нет, товарищ, — сказал молодой человек и улыбнулся.

Сейчас, когда он улыбнулся, его изрезанное глубокими морщинами лицо с невысоким, заросшим густыми, коротко остриженными волосами лбом стало обаятельным. Балинт пригляделся: даже когда гость сидел, было видно, что он невысокого роста.

— Вы, товарищ, из «молодых»?[108] — спросил гость.

Балинта впервые называли товарищем!

— Нет еще, — сказал он невольно, хотя собирался сказать только «нет».

Молодой человек кивнул. — Приходите нынче вечером в партячейку шесть-два, — сказал он дружески, — я вас сведу кое с кем оттуда.

Балинт промолчал.

— Где вы работаете?

— В авторемонтной мастерской на улице Тавасмезё.

— Знаю, — сказал гость, — в тридцать втором я работал у них месяца два или три. Битнер все еще там?

Балинт опять промолчал. Молодой человек неторопливо, пристально оглядел его. — Что с вами, товарищ Кёпе? — спросил он дружелюбно.

Балинт вдруг встал. Гость молча смотрел на него, потом тоже поднялся, подошел к Балинту, дружески ударил по плечу. — Из-за крестного горюете? — спросил он. — Борьба, которую ведет пролетариат, сопряжена с жертвами, иной раз, бывает, и нос расшибешь, труса праздновать из-за этого нечего.

— Я могу идти? — спросил Балинт коротко.

— Так что же с вами, товарищ? — очень приветливо повторил молодой человек и опять положил руку Балинту на плечо.

— А то, — проговорил Балинт, сердито сверкнув глазами гостю в лицо (они были примерно одного роста), — а то, что вот вы зовете меня вечером побеседовать, рассуждаете тут со мной об авторемонтной мастерской и о господине Битнере, хотя знаете, что мой крестный, из-за меня в тюрьму угодил… Могу я наконец идти?

— Куда? — минуту помолчав, спросил тот.

— Куда, черт побери? — грубо переспросил Балинт. — Эх, к чему только все эти лишние речи! В полицию.