Ответ

Балинт взглянул на станок: Славик еще не прикоснулся к нему.

— Почему не отвечаешь?

— Где же стружка, господин Славик? — спросил подросток.

Славик оттянул салазки назад, в самом углу поблескивали две-три стружки, отливая бронзой.

— Вы же знаете, господин Славик, — спокойно объяснил Балинт, — углы так не вычистишь, чтобы хоть самая малость не застряла.

— Молчать! — гаркнул Славик. — А это что?

Очевидно, в корыте тоже осталось немного стружки, Балинт даже не поглядел туда. На счастье, его кликнул господин Битнер, и скандал оборвался прежде времени. Однако подмастерью, как видно, не давал покоя обнаруженный непорядок и вконец испортил ему настроение; часов около десяти он опять подозвал Балинта и велел принести двести граммов колбасы из мясной лавки на проспекте Липота. Туда с улицы Тавасмезё было три четверти часа ходьбы.

— Да смотри у меня, не вздумай в другом месте купить, — предупредил он злобно, — не то такую зуботычину схлопочешь, что не забудешь до самой смерти.

Балинт посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Ну, в чем дело? — прорычал подмастерье.

— Почему вы, господин Славик, Пуфи не пошлете? — тихо спросил Балинт. — Он же всегда вам приносит, а у меня дело стоит.

Есть люди, которые, презрев все разумные причины, — просто потому, что не принимают кого-то нутром, — обращаются против него с дикой, бездуховной ненавистью, набрасываются злобно, вымещают на нем всю свою невымещенную ярость, всю неосуществленную жажду мести, заключают в ненависть, словно в темный карцер, в котором уже и не видят свою жертву, только чуют ее по запаху. И нет ей какого-либо разумного объяснения, этой из нутра идущей ненависти, коей руководит не интерес даже, ибо одержим ею не только слабый к сильному, но столь же часто и всемогущий к тому, кто многократно его слабее, счастливчик, которому все удается в жизни, к неудачнику из неудачников. Эта ненависть в большинстве случаев зарождается с первого взгляда, в народе подмечена и причина ее — «нос ему, видно, не нравится», — что до какой-то степени даже верно, ибо этой подсознательной ненависти сопутствует, как правило, чисто физическое отвращение, опять-таки совершенно бессмысленное, ибо испытывает его не только красавец к уроду, но также и урод к красавцу, причем иногда с такою силой, как будто самое существование одного угрожает жизни другого. Странным образом Балинт, которого все обычно любили, не раз сталкивался с людьми — как теперь со Славиком, — которые безо всякой разумной причины с первого взгляда его ненавидели, и нельзя даже сказать, что причиной была их зависть к необычной душевной и физической гармонии во всем облике Балинта или же что они были порочными натурами, которым доставляло радость тиранить ближних. Тот же Славик, человек, правда, сварливый и вообще недолюбливавший молодежь, был при этом примерный семьянин, весь заработок отдавал в дом, пил редко, не считая ежеутреннего глотка палинки, в карты не играл, жену не обманывал, любил своих родителей, ладил с проживавшей под его кровом тещей, старательно, на совесть работал, а вот на Балинте споткнулся. Когда Балинт полтора часа спустя вернулся с проспекта Липота, неся двести граммов колбасы, весь цех уже знал, что сейчас эти двое сцепятся не на жизнь, а на смерть. Пуфи, разбиравший во дворе старое железо, под каким-то предлогом вдруг объявился в цеху, старый дядя Пациус, работавший на соседнем токарном станке, вытер запачканные маслом руки, достал сигарету и закурил.

— Где проболтался столько времени, черт возьми? — буркнул Славик, не отрываясь от работы.

Балинт не ответил.

— Ты что, оглох?

— Куда положить колбасу, господин Славик? — спросил Балинт.

Подмастерье выключил мотор, измерил микрометром зажатую в тисках деталь, опять запустил станок.

— Я спрашиваю, где ты болтался.

— Дошел до мясной лавки на проспекте Липота и вернулся обратно, — сказал Балинт. — Куда положить колбасу?

— На это не нужно два с половиной часа.

Балинт не отозвался.

Подмастерье еще раз остановил станок, измерил деталь, включил вновь.

— Ты глухой?

— Я вышел в десять, господин Славик, — сказал Балинт, — а сейчас половина двенадцатого. Это полтора часа. Куда положить колбасу?

Славик не протянул руки за колбасой. Склонившись над станком, он смотрел на медленно вращавшуюся деталь, от которой назад и вперед отлетала короткая, широкая стружка.

— Врешь, бездельник вонючий, — сказал он. — Я тебя в девять часов послал.

Балинт отдернул голову, отлетевшая стружка шаркнула его по уху. Подмастерье бросил на него тусклый взгляд.

— Стой, где стоишь, щенок паршивый, — сказал он. — Или опять погулять захотелось? Стой на месте! И башкой своей не дергай!

— Слушаюсь, — насмешливо ответил Балинт. — Уже не дергаю!

— Откуда колбасу принес?

— С проспекта Липота.

— У кого покупал?

— У Дубовца, — ответил Балинт.

— И на это понадобилось два с половиной часа?

Из-под резца раздался свистящий, все нарастающий звук. Славик остановил станок, вынул деталь из американских зажимов, оглядел, опять зажал, потом запустил машину.

— Где ты слонялся два с половиной часа, паршивец? — спросил он.

Балинт не отвечал.