Ответ

— Да он и выигрывает, — тряслась от смеха Сисиньоре; на ее иссохшем и сморщенном черном личике играло ведьмински коварное веселье. Сын сложил руки, как для молитвы, и яростно затряс ими перед носом Балинта. — Если так, ступай в другое место играть, слышишь, ты, дьяволенок?.. Ты хитер, как дьявол, слышишь?!

— Ну-ну, не надо сердиться, — отвечал Балинт. — И я вовсе не каждую партию выигрываю, а примерно две из трех. Так что успокойтесь, господин Рафаэль, всего лишь две из трех.

— Но хочешь-то выигрывать все, дьяволенок! — кипятился итальянец. — Ты такой… такой ненасытный… глаза б мои на тебя не смотрели!

После обеда Рафаэль ушел из дому, Юлишка с Балинтом сели в комнате, у открытого окна.

— Может, пойдем погуляем? — спросила девочка, жадно поглядывая на залитую солнцем весеннюю улицу. — Ну почему ты такой мрачный? — спросила она. — Если я когда-нибудь стану твоей женой, ты чтоб не был у меня по воскресеньям мрачный, а не то я с ухажером в кино сбегу.

Действительно, Балинт давно уже, пожалуй, с месяц, если не больше, был тише и молчаливей обычного. Круглое мальчишеское лицо, прежде под кожей таившее постоянную готовность смеяться, теперь лишь очень редко посещала улыбка. Авторемонтная мастерская не оправдала его надежд, он работал там больше трех месяцев, но все еще не попал к токарному станку. Господин Богнар, один из владельцев мастерской, сперва послал его на склад, оттуда, две недели спустя, в механический цех, под начало мастера Битнера; этот мастер, с лоснящейся, пышущей жаром физиономией, большими тюленьими усами, круглым животом и весело громыхающим голосом, казался олицетворением доброжелательства, но выматывал до кровавого пота всех, кто был ему подчинен. С первой же минуты он угадал в Балинте добросовестность и усердие, поэтому хвалил его беспрерывно и заставлял работать за двоих. Вся неприятная, неблагодарная работа, какая только случалась в мастерской, доставалась Балинту; нужен был человек, чтобы насадить колесо, — звали его, отрывая от дела; требовалось притащить со склада стодвадцатикилограммовый коленчатый вал — за один конец непременно приходилось хвататься Балинту; подмести ли, притащить стакан фреча мастеру или подмастерью, да так, чтобы не углядело начальство, получить на складе инструмент, режущее масло, наждачную бумагу, мел — все, все ложилось на него. В промежутках между сотнями поручений он работал на расточном станке, но ему редко удавалось постоять за ним полчаса кряду.

— Ты все еще на расточном станке работаешь? — спросила Юлишка. — Поэтому такой мрачный?

— Я не мрачный, — мрачно отозвался Балинт.

— Нет, мрачный… мрачный! — крикнула девочка, и ее угольно-черные глаза сердито сверкнули на худеньком бледном лице. — С тех самых пор как ты попал в эту мастерскую, ты всегда мрачный. Уже и Сисиньоре заметила.

Балинт молчал.

— Ты почему не отвечаешь? — спросила Юлишка.

— На что отвечать-то?

— Почему ты мрачный?

Балинт отвернулся к окну. — Я сказал уже, что не мрачный.

— Нет, мрачный, чтоб тебе пусто было! — сердясь, крикнула девочка. — Ты такой мрачный, что у меня из-за тебя все воскресенье стало мрачное.

Балинт встал и пошел к двери.

— Привет, — бросил он, не оглядываясь. Но не успел выйти на кухню, как худенькие девичьи руки обхватили его за шею, горячее дыхание коснулось волос.

— Милый, миленький Балинт, не сердись! — зашептала Юлишка ему в ухо. — Я ведь это не всерьез, нельзя сразу так злиться.

Балинт стряхнул с шеи тонкие руки.

— Оставь меня в покое!

— Как это так оставить в покое! — воскликнула девочка. — Ведь если ты уйдешь сейчас отсюда, совсем помрачнеешь… — Вдруг она ладошкой закрыла себе рот, сквозь слезы улыбнулась Балинту. — И неправда вовсе, и вовсе ты не мрачный! Беру свои слова обратно. Теперь останешься?

— Нет, я пошел, — сказал Балинт, но не тронулся с места. Девочка инстинктом моментально и точно все рассчитала, словно косуля ширину канавы, которую ей нужно перескочить. — Значит, сегодня уже и не почитаешь? — спросила она, кривя губы, словно с трудом удерживаясь от слез. Балинт любил читать вслух, сейчас они читали вместе третий том романа Виктора Гюго «Отверженные». — А я-то уж и книжку приготовила, — сообщила девочка, всматриваясь в лицо Балинта. Результат был как будто удовлетворительный. — Ну, пойдем? — Несмотря на вопросительную интонацию, голос ее прозвучал решительно. Теперь молили только глаза, маленький рот уже торжествовал победу.

— Если человеку без конца долбить, что он мрачный, так он и правда станет под конец мрачным, — поучительно говорил Балинт, возвращаясь в комнату. — Нельзя твердить людям, что у них неладно на душе, наоборот, нужно заставить поверить, что все в порядке.

— И вовсе ты не мрачный! — кивнула девочка.

Балинт остановился.

— Опять за свое?