Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

В таких случаях гораздо больше мужества надо, чтобы не обращать внимания на насмешки и твердо заявить: «Я делаю только то, что считаю правильным, и только тогда, когда считаю это нужным». Такой человек, привыкший управлять собой, не отступит и перед самой серьезной опасностью, когда это действительно потребуется, особенно если нужно будет помочь другим. Вот это и есть настоящее мужество, которое гораздо ценнее простой удали или отваги.

Иногда, как бы между прочим, поднимался и вопрос об излишней самонадеянности, о привычке загадывать вперед, самоуверенно строить планы. «Сделаю то, другое, третье…» – а может быть, ты заболеешь или что-нибудь помешает… Задумав какое-то дело, надо стремиться и выполнить намеченное, но всегда при этом не только говорить, а и чувствовать: «Если Бог даст», «Если живы будем».

– В жизни нужно быть готовым ко всему, – говорил он при следующей беседе, – ко всякой неприятности, ко всякому горю. Если беда настигает человека неожиданно, неподготовленного, переносить ее гораздо тяжелее.

Случается, человек не выдерживает, впадает в отчаяние, начинает пить, опускает руки и отказывается от всякой борьбы с жизнью, а то даже и с собой кончает. Все это следствие слабости, несобранности. Вот, например, когда умирала мама, было очень тяжело, но если бы мы не подготовились к мысли о ее смерти заранее, то было бы и еще тяжелее. И о вас я часто думаю, о вашей дальнейшей судьбе. Может быть, кто-нибудь из вас тяжело заболеет, умрет… Самым большим горем для меня было бы, если бы кто-нибудь из вас стал безбожником (при одном таком предположении голос отца Сергия срывался), но я и к этому готовлюсь…

– Ну, папа, не надо, не говори так, – обиженно прерывал Миша, а Костя добавлял:

– Никогда этого не будет.

Подобные беседы глубоко западали в души подростков, потому что они знали: это не простые рассуждения, а выводы изо всей жизни отца, подтвержденные бесчисленными фактами, и мелкими, и более серьезными, и такими, которые могли кончиться трагически.

Много раз слышали дети о первом годе служения отца Сергия в Острой Луке, о зиме 1906–1907 годов. Тогда был недород, люди голодали. По селам организовывали столовые, но средств, отпускавшихся на них из земства, не хватало. Тогда отец Сергий написал воззвания в газеты, с просьбой о пожертвованиях; в воззвании он упомянул о случае смерти от недоедания или, может быть, как тогда называли, от «голодного тифа». В этом году духовенство часто помещало подобные воззвания, но, значит, было что-то в письме молодого священника, если оно произвело большее впечатление, чем другие. Сам отец Сергий скромно объяснял это чистой случайностью, тем, что его письмо попало в руки какому-то газетному работнику, который в своей статье «поднял шум на всю Россию, дескать, в Острой Луке голодный тиф! Ну и посыпались пожертвования!»

Присылали небольшие суммы, хотя, по тем годам, может быть, и довольно чувствительные для жертвователей: рубль, три, пять рублей, редко больше, но таких сумм поступало много. Раз в неделю отец Сергий с одним из своих помощников по кормлению голодающих ехал в Хвалынск на почту. Там ему давали целую пачку переводов, и он усаживался расписываться. Получив деньги, отправлялись закупать продукты: муку, крупу, горох, мясо и вплоть до перца и лаврового листа. В селе распределяли продукты по кухням, которых было несколько, снятых у крестьян в разных концах. Следили, чтобы поварихи и пекари, выпекавшие хлеб, не воровали, чтобы обеды были вкусные.

В некоторых из присланных переводов жертвователи выражали желание, чтобы присланные деньги отдавались по специальному назначению: «самому нуждающемуся», «самому многосемейному», «самому благочестивому». Определить, кому должна попасть помощь, особенно в последнем случае, было еще труднее, чем составить список питающихся в столовой, тем более что сам отец Сергий еще плохо знал людей. Эти вопросы решались с участием попечителей и других «стариков».

Такое начало служения сразу сблизило молодого батюшку с селом, не только с его прихожанами, но и со старообрядцами.

А в 1909 году вспыхнула эпидемия холеры. Тут обязанности священника яснее – исповедовать и причащать больных, отпевать умерших, – но гораздо опаснее. Евгения Викторовна, дрожавшая и за мужа, и за дочь, строго следила, чтобы, возвращаясь домой, отец Сергий тщательно умывался раствором сулемы, переодевался в сарае и только тогда входил в дом.

Кроме больных, приходилось иметь дело и со слухами, с теми, о которых так метко сказала в свое время писательница, процитированная Лесковым:

«Одни представляли ее [холеру] себе в виде женщины, отравляющей воду, другие – в виде запятой. Врачи говорили, что надо убить запятую, а народ думал, что надо убить врачей»[49].