Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

В первый раз домработницу отпустили весной 1921 года в то время, когда Юлия Гурьевна уехала в Самару к умирающей сестре Марии Гурьевне. Незадолго до ее возвращения отец Сергий подыскал мужчину, до революции несколько лет служившего в Курляндии денщиком у офицера и умевшего стряпать и стирать. Он прожил в семье лето, а ранней осенью, когда уже сильно стал чувствоваться наступающий в Поволжье голод, ушел на родину. Голодную зиму и следующее за ней лето, проведенное Юлией Гурьевной у сына, прожили одни, а на зиму, когда Юлия Гурьевна вернулась, а Соню отправили учиться в Самару, опять взяли помощницу со стороны. Но это было в последний раз; с осени 1923 года вообще решили обходиться своими силами. Сначала приглашали кого-нибудь для стирки, потом Соня нашла, что легче самой постирать, чем искать каждый раз новую прачку.

Разумеется, основная и самая ответственная часть домашней работы пала на Юлию Гурьевну. Отец Сергий принимал все меры, чтобы она была избавлена хоть от тяжелой физической работы, поделенной между старшими детьми. Мальчики ухаживали за скотиной, заботились о дровах, выносили золу, которой было много, так как русская печь топилась кизяком. Соня стирала, носила воду, месила тесто. В ее же обязанность входило доить корову и двух коз, но летом, во время полевых работ, когда вдобавок доить нужно было «чуть свет», часа в три утра, а то и раньше, Юлия Гурьевна жалела будить усталую девушку и доила сама. Изредка случалось даже, что ранним утром она брала маленькое ведерко и шла за водой, конечно, если отец Сергий не видел этого и не перехватывал ведра. По временам, особенно когда с трудом отдаивали выращенную дома телку, отец Сергий брался и за подойник, и упрямая корова подчинялась ему лучше, чем женщинам. Во время стирки или когда Юлия Гурьевна уезжала погостить к детям, а Соня оставалась одна, воду тоже носили или он, или мальчики. Зато, жалея дочь, когда она была перегружена, в другое время он замечал ей: «Соня, разве не видишь, что бабушка одна хлопочет, помоги ей». А самой Юлии Гурьевне говорил: «Вы побольше заставляйте ее помогать вам. Ей ведь это только полезно, нужно приучать ее к хозяйству».

Конечно, несмотря на всю эту помощь, у Юлии Гурьевны тоже всегда хватало дела. Она вставала раньше всех, топила печку, и к тому времени, когда поднимались остальные, у нее уже был готов завтрак. А потом она целый день хлопотала, занятая мелкими хозяйственными делами, незаметными со стороны, если они делаются своевременно, но тормозящими все хозяйство, весь строй жизни, если о них забыть. Только среди дня она ложилась отдохнуть часок-другой, да вечером, утомленная дневными заботами, засыпала, когда остальные еще и не думали о сне. Однажды отец Сергий заявил, что решил отказаться от мясной пищи.

– У меня желудок плохо ее переваривает, да и пора. По селам многие вдовы после сорока лет не едят мяса. И мне уже недалеко до сорока, пора отвыкать.

На столе его все чаще появлялись творения святых отцов, «Добротолюбие», «Лествица».

После переселения в тесный псаломщический дом фисгармония около трех лет стояла в школе, но за скрипку отец Сергий взялся не позже чем через год. Ему удалось по случаю купить старенькую, плохонькую скрипчонку «для начинающих», как он выразился, объяснив, что неопытные музыканты, не умеющие правильно взять ноту, могут испортить тон хорошей скрипки. На этой, новой, он начал учить детей. Соня и Костя быстро заленились, а Миша занимался упорно и через некоторое время начал играть довольно прилично. Случалось, что отец и сын исполняли несложные дуэты.

Шагая как-то взад-вперед по комнате, отец Сергий остановился и неожиданно спросил Юлию Гурьевну:

– Вы знаете Надсона?

– Очень мало, – удивленно ответила она. – А что?

– А ты, Соня?

– Только «Иуду» и «Умерла моя муза».

Соня так же удивленно, как и бабушка, подняла глаза от работы. За всю свою жизнь она не помнила, чтобы отец читал стихи. Зато он частенько подсмеивался над ее (Сониными) стихотворными увлечениями и удивлялся памяти ее и маминой.

– Как ты подробно помнишь, что когда-то читала, – говорил он, слыша, что Евгения Викторовна пересказывает ребятам прочитанные в детстве книги. – А у меня все из головы вылетело.

Сам отец Сергий любил при случае продекламировать подходящую басню, но к лирике был равнодушен. Соня думала, что знакомство ее отца с поэзией ограничивается тем, что он читал в школе, и считала это единственным его недостатком. Но вот он стоял задумчиво, по-видимому что-то припоминая, и его глаза светились особенным, мягким светом.

– У Надсона есть такое четырехстишие, – снова заговорил он. – Я не могу хорошенько припомнить, кажется, я перевираю вторую строку. Но примерно так:

О милых существах, которые весь свет
Тебе собой животворили,
Не говори с тоской: их нет!
Но с благодарностию – были!