Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

А Соня вдруг почувствовала, что ей не место здесь, что ей как можно скорее нужно домой, к печальному отцу и бабушке, к братьям и маленькой сестренке. Хотелось уйти немедленно, она осталась только ради того, чтобы не пропустить службы и не создать впечатление совершенной кем-то неловкости, но за завтраком, когда обсуждались веселые планы на день, заявила, что уходит домой. И ушла, несмотря на уговоры. Подруги проводили ее до села и вернулись обратно. Девочки шли верхом, дальней, незатопляемой дорогой. После легкого дождичка пыль на дороге свернулась мелкой, твердой крупкой. По обыкновению, Соня была босиком и неожиданно так намяла ноги, что через несколько дней на подошвах появились страшные, почти сплошные нарывы. Не менее трех недель она не только не могла ничего делать, не могла даже сидеть; с трудом, поставив одну ногу боком, а другую на пятку, пробиралась она в первые дни болезни к столу, но от сильной боли почти не могла есть и торопилась опять лечь. Потом и лежать стало трудно, ноги ни на минуту не давали покоя, приходилось беспрестанно менять положение. И, только вконец измучившись, Соня согласилась наконец на предложение отца вскрыть нарывы. Отец Сергий использовал для этого маленький, похожий на писчее перо, ланцетик, оказавшийся среди его инструментов и получивший название «перо-ножик». Тщательно прокипятив его и вставив, для удобства, в обыкновенную ученическую ручку, отец Сергий вскрыл и выдавил нарывы, и Соня сразу почувствовала облегчение.

В самый разгар ее болезни опять приехал отец Александр Орлов с женой, бывшей в Острой Луке только на похоронах матушки. И если отец Александр явился со специальной мыслью «разговорить» отца Сергия и, только что успев поздороваться, затеял с ним оживленную беседу, то у матушки была своя цель, помочь в хозяйственных делах. Ей сразу бросились в глаза лежащие на комоде рубашки, как бы ожидавшие чьей-то опытной руки. Незадолго до этого такая же добровольная помощница сшила мальчикам по рубашке. Мишина оказалась как раз впору, зато Костина страшно велика – длинна и широка. Обшлага закрывали кисти рук, а воротник, как хомут, лежал вокруг худенькой Костиной шеи. Соня не знала, как подступиться к рубашке, она умела шить только косоворотки. Да и то первая самостоятельно скроенная ею для Миши косоворотка не удалась, в первые же дни лопнула под мышками. Соня аккуратно заплатала, а на следующий раз лопнуло по обе стороны заплаток. Вот эти-то рубашки и заметила матушка Орлова, и ее отзывчивое сердце помогло ей сделать то, о чем не догадались более близкие. Несмотря на протесты смущенной Сони, она забрала рубашки и скоро вернула их перешитыми и исправленными.

Несмотря на добрые намерения матушки и всегдашнее дружеское расположение батюшек, близости между семьями не получилось. В тех густонаселенных краях двадцать верст, отделявшие Липовку от Острой Луки, казались большим расстоянием, часто не наездишься. А весной 1921 года отец Александр трагически погиб, и матушка уехала из Липовки.

Смерть жены перевернула всю жизнь отца Сергия. Мне хотелось бы сказать – не просто выбила из колеи, а перевернула – но для него такое выражение не подходит. Слишком тверда и определенна была его дорога в жизни, слишком глубока колея, чтобы его можно было выбить из нее. Путь по раз избранному направлению продолжался, но в нем самом многое изменилось. Много лет спустя, уже после его смерти, новая знакомая его дочерей, женщина наблюдательная, художница с наметанным взглядом, рассматривая их семейный альбом, была поражена этой переменой, отразившейся даже на внешности.

– Вы посмотрите, – говорила она, сравнивая его ранние и поздние фотографии и разделяя их на две группы. – Ведь это два совершенно разных человека. Дело не в том, что здесь он старше, чем там, не в том, что он иначе одет и не носит больше очков. Нет, чувствуется, что в его жизни произошел какой-то перелом, что-то глубоко повлиявшее на его внутренний мир. Что это было? Что это могло быть? Конечно, только эта смерть.

Отец Сергий не показывал вида, что страдает, не жаловался, как другие, на тяжелое положение священника, оставшегося без жены. Разве только скажет иногда: «Мы с женой поровну поделились. Она себе взяла двоих сыновей и двух дочерей и мне столько же оставила». Когда кто-нибудь сочувственно говорил о том, как трудно растить детей без матери, он отвечал полушутя: «А что мне их растить? Они сами растут». И добавлял уже вполне серьезно: «У нас бабушка есть. Нам с ней полгоря».

Безусловно, присутствие Юлии Гурьевны имело для семьи огромное значение. Дети не были заброшены, хозяйство велось по-прежнему. Самой большой внешней переменой было то, что, во избежание сплетен, пришлось отказаться от домработницы. Это смущало отца Сергия, ему не хотелось наваливать на тещу всю тяжесть домашних работ, но обстановка складывалась так, что другого выхода не было.