Отцовский крест. Жизнь священника и его семьи в воспоминаниях дочерей. 1908–1931

И так тяжело, а тут еще всякие сочувствующие (ведь действительно, сочувствующие) приносят всякие невероятные, а кто их знает, может быть, и вполне достоверные известия. Так был испорчен один из спокойных, почти счастливых дней, которые были так редки в эту зиму Епископ Павел любил служить по небольшим праздникам или в дни памяти малоизвестных, но почему-либо чтимых им святых; теперь такие службы совершались чаще прежнего. Оба батюшки и их семьи тоже любили эти службы, а Иван Борисович приходил от них в восторг. Основным отличием их было то, что певчие правого хора, все где-то работавшие, не могли участвовать в них, пели любители левого во главе с духовенством. Михаил Васильевич, не имея под руками хора, следовательно, лишенный возможности управлять им, оказывался хорошим помощником для них. Особенно отличалось от обычного облачение архиерея. Отбрасывали крикливый концерт «Да возрадуется душа твоя…» и тихонько, не заглушая диакона, повторяли стихи на облачение, которые он произносил тоже негромко, но отчетливо, красивым низким голосом. Затем «Приидите, поклонимся» так называемого архиерейского распева. Этим напевом поют и духовенство, и хор. В строгую, благородную мелодию не вклиниваются чуждые ей модные рулады женских голосов. Мирно и плавно звучит у духовенства старинный напев, так же плавно и красиво подхватывается он певчими, опять духовенством, и органически переходит в не менее благородное, сдержанное «исполла…».

И вдруг в алтарь передается записка. Ее подал зашедший в собор, но почему-то не вошедший в алтарь отец Владимир Романов, крестник матушки Моченевой. В записке – просьба епископу – усиленно помолиться о протоиереях Александре и Сергии.

Мирное настроение сменилось новым беспокойством. И сами батюшки, и окружающие их уже привыкли к мысли, что они получат не менее пяти лет. А отец Владимир пишет об усиленной молитве, значит, он узнал что-то новое и ужасное.

Только через сутки выяснилось недоразумение. Оказывается, отец Владимир так давно не был в Пугачеве, что не имел понятия о таких новостях, которые в городе казались древними. Случайно услышав разговор о том, что как бы новособорным батюшкам по три года не дали, он переполошился и поспешил принять свои меры. На следующий день он зашел к Моченевым, и там наконец разобрались во всем, да и то не сразу.

– Матушка, на правах крестной, его за волосное правление взяла, – рассказывал поспешивший успокоить сотоварища отец Александр, не замечая, что на губах его опять играет исчезнувшая было добродушная усмешка. – Да что толку? Все равно по его милости переволновались.

– Еще слава Богу, что только переволновались, – задумчиво ответил отец Сергий и добавил: – Все-таки и на этот раз счастливо обошлось.

К отцу Сергию частенько заглядывал отец Аркадий Каменев из ближнего села, по странному совпадению также называвшемуся Каменкой. Он был не стар, может быть, чуть постарше отца Сергия, но его красивые, пышные, завивающиеся крупными кольцами волосы были почти совсем седые. Он до того изнервничался, до того был напряжен, что не мог сидеть, а разговаривая, постоянно бегал по комнате. Едва ли отец Сергий смягчал что-нибудь, разговаривая с ним, но, значит, что-то в его словах успокаивало отца Аркадия, иначе для чего бы он ехал именно сюда, когда был особенно обеспокоен. А впрочем, даже в такой обстановке отец Сергий мог иногда пошутить, когда нужно было разрядить напряженное состояние собеседника.

– Время, говорите, очень тяжелое? – Глаза отца Сергия загорались. – Самое хорошее время, интересное! Умрем – скажем своим старикам: «Что вы на земле видели?» Вот мы так повидали всего. Войну, революцию с гражданской войной, голод, то, что сейчас делается… И спасаться в это время гораздо легче, – добавил он уже совершенно серьезно. – Наши отцы обдумывали, какой подвиг на себя принять, а нам думать не надо, только терпи и не ропщи.

– Я больше всего боюсь, – сказал отец Аркадий, остановившись против отца Сергия, – больше всего боюсь, вдруг я попаду в такие невыносимые условия, что сойду с ума и в этом состоянии похулю Бога. Буду я за это отвечать на том свете?

Отец Сергий помолчал немного, должно быть, подбирая слова, а когда заговорил, ни одной шутливой нотки не было уже в его голосе, он звучал строго и убежденно.

– За то, что похулили Бога в безумии, не ответите, – сказал он. – А за то, что сошли с ума, ответите. Не ответили бы, если бы лишились ума от болезни, а если от тоски, то ответите. Значит, на Божию волю мало полагались, на то, что Он лучше нас знает, что для нашей души полезней.

– Тяжело очень, – пожаловался отец Аркадий, – никогда спокоен не бываешь.

– А покой нам по штату не положен, – ответил отец Сергий, – как не раз отвечал и другим. – Покой тогда будет, когда над нами «со святыми упокой» пропоют.