И рекох: не воспомяну имене Господня, ниже возглаголю ктому во имя Его. И бысть в сердцы моем яко огнь горящь, палящь в костех моих, и разслабех отвсюду, и не могу носити.
Возвратившись из Самары, отец Сергий занялся приготовлением к освящению. Пригласили соседних священников и перед Троицей освятили церковь со всей возможной в подобных обстоятельствах торжественностью. Приготовили обед для приезжих, после освящения весь день трезвонили, как на Пасху. Даже не так, потому что на Пасху на колокольне хозяйничают все, кто хотят, а в этот день чередовались только лучшие звонари: Прокофий Садчиков, Марья-сторожиха и их ученик, сделавшийся уже соперником, – Миша.
Священник села Брыковка отец Василий Бурцев неожиданно приехал со своим хором. Отец Сергий недолюбливал доморощенных певцов, которые, не имея даже представления о теории пения, непременно стремятся исполнять сложные нотные песнопения, считая простое пение ниже своего достоинства; он вообще выше всего ставил простое пение, звучащее тем лучше, чем искуснее хор. Поэтому он недовольно поморщился, увидев гостей, но даже и их участие не испортило общего торжественного настроения.
На праздничном обеде после освящения говорили только об одном – о намечавшемся в недалеком будущем съезде.
Уже давно забылось то положение, когда съезды назначались в каждом селе по очереди. Бывший благочинный Перекопновский постепенно приучил всех к тому, что съезды происходили в его приходе, в селе Липовка. Липовка находилась почти в центре округа, всем это было удобно, и никто не протестовал. Теперь съезд тоже как будто намечался в Липовке, но по чьей инициативе он собирался: благочинного Апексимова или уполномоченного ВЦУ Варина, – никто не знал, хотя предполагали последнее.
Об Иоанне Николаевиче Варине заговорили как о яром обновленце еще до собора, в 1922 году, а через год его имя было известно чуть ли не всему викариатству[65]. Рядом с ним иногда называли имена двух уполномоченных ВЦУ – Радаева из Каменного Брода и Частухина из-под Большой Глушицы. Они тоже «гремели», но Радаев был старик, а молодой Частухин не имел достаточно опыта в обращении с людьми. Варин же находился, как говорят, в самом цвете лет. Энергичный, не страдающий излишней деликатностью и разборчивостью в приискании методов воздействия, он распространял свою деятельность далеко за пределы округа. Даже официальный глава обновленчества в Пугачеве, епископ Николай (Амасийский), оказывался около него в тени.
Так было в разгар его деятельности; в апреле 1923 года она только развертывалась, но все понимали, что людям, имевшим несчастье расходиться с ним во взглядах, лучше с ним не сталкиваться.
Отец Сергий решил было, что на съезд он не поедет. То, что он узнал в Самаре, он уже сообщил своим ближним да и дальним соседям; не те, так другие из них расскажут все перед съездом остальным. Значит, как информатор он не нужен, а прений и вообще-то, скорее всего, не будет, так лучше не ездить, не волноваться понап расну. Но за несколько дней до съезда приехали ближайшие соседи – отец Григорий Смирнов и отец Федор Сысоев из Дубового. Приехали специально за тем, чтобы уговорить его поехать.
Отец Федор привез свежую новость: съезд назначен на днях, место съезда – село Липовка, где служит сам Варин.
Пока день и место съезда еще не были уточнены, все слухи о нем были еще только слухами, а теперь съезд был уже реальностью, а это известие не могло не взволновать духовенство еще больше прежнего.
– Я не поеду, – заявил сначала отец Сергий, повторяя то, что уже не раз было говорено им до этого, – говорить нельзя, а молчать я не могу… Правда, вопрос исключительно важный, вроде как и нельзя не ехать, нельзя молчать, но какая польза, если я буду говорить один. Ведь один я буду.
– Не будете один, – заверил Сысоев, – мы поддержим. Ваше дело – застрельщиком быть, начать, а там уже мы подхватим, поддержим, будьте уверены.
Отец Сергий поехал.