Отсчет пошел

Собственно, так и закончилась моя эпопея. Через пятнадцать минут к будке подъехал милицейский «газик», и меня, отвезли в отделение. Когда там меня увидели Кирюха и Серый, то они просто зашлись от злости и пообещали меня прирезать при первой же возможности. В милиции сначала со мной обращались весьма грубо, но после того как я позвонила в Москву и на калужских оперов как следует рявкнул генерал КГБ Гриценко, отношение ко мне резко изменилось. Меня напоили горячим чаем и (о счастье!) дали бутерброд с колбасой. А утром на машине за мной приехал Дед, и по его взгляду я поняла, что ничего хорошего меня не ждет.

— Будь ты моей дочерью, я бы закатил тебе хорошую трепку, — сказал он, принимая меня под расписку из отделения.

— Я теперь уже ничья дочь, — огрызнулась я.

Дед глянул на меня исподлобья, но ничего не сказал. Так мы молчали практически всю дорогу. Только подъезжая к дому, он неловко потрепал меня по голове и спросил:

— Ты одумалась или как?

— В каком смысле?

— Будешь еще убегать из дома?

— Из какого дома? — с горечью спросила я. — Он у меня что, есть?

Дед опять посмотрел внимательно на меня и произнес фразу, о которой, наверное, потом тысячу раз пожалел:

— Ладно, начиная с этого момента, я займусь твоим воспитанием.

С тех пор он так со мной и мучается…

Конец записи 268046-И

ГЛАВА 12

Дверь в комнату «журналистов» распахнулась так же неожиданно, как и захлопнулась. На пороге толпились несколько боевиков. Было видно, что большинство из них пришли просто от скуки — поглазеть на пленных, словно на забавных зверьков. Несколько чеченцев, скаля зубы, принялись вполголоса оживленно обсуждать что-то, то и дело бросая красноречивые взгляды на Иру. Девушка недовольно посмотрела на них и скорчила рожу, чем вызвала взрыв буйного хохота. Отсмеявшись, здоровенный толстый чеченец, в животе у которого, казалось, можно было разместить целый танковый экипаж, да и сам танк в придачу, обратился к Ире и Сону:

— Поднимайтесь и живо на выход! — И насмешливо добавил: — Наш командир будет рад присутствию свободной прессы…

Ира быстро оправила блузку, перекинула через плечо ремень дениевской фотокамеры, и они с Соном вышли в коридор.

— Только без глупостей и все будет хорошо, — вяло сказал толстяк с неистребимым кавказским акцентом, для пущей убедительности пощекотав щеку Иры дулом своего «Калашникова».

Их провели по коридорам и втолкнули в большой зал с высокими потолками. Судя по всему, раньше в нем располагался лекторий Дома пионеров — об этом говорили и остатки зрительских рядов перед дощатым настилом сцены, и уродливая мозаика под потолком, изображавшая Ленина и Сталина, с отеческими улыбками тетешкавших разноцветных детишек с пионерскими галстуками. Впрочем, сейчас большая часть мозаики была закрыта свешивающимися с потолка широкими зелеными полотнищами с изображением оскаленного волка — новыми флагами самопровозглашенной республики. В зале уже начали скапливаться боевики Дениева, а на отдельной наспех сколоченной трибуне восседали несколько важных гостей в защитной форме и с неизменными спутниковыми телефонами. За ними переминались с ноги на ногу дюжие телохранители.

— Добро пожаловать в пресс-центр, — ухмыльнулся жирный боевик, указывая Сону и Ире на несколько стульев рядом со сценой. Перед ними на помятом треножнике стояла включенная телекамера, на боку которой красовалась единица и надпись «ОРТ». Заметив вопросительный взгляд Иры, конвоир пояснил: — Осталась от трех ваших журналюг, вздумавших прогуляться по нашей земле без нашего разрешения. Да вы не волнуйтесь, — тут же прибавил он. — Двое из них уже давно книжонки про нас в Москве строчат, суки. Их добрый дядя Березовский выкупил. Хорошо, да? Вам — газетки, а нам как раз на новый БТР хватило. Еще понадобится — за вас выкуп потребуем, и опять ваши демократы оплатят как миленькие. У них денег много.

— А если не оплатят? — спросила Ира.

— Плохо будет. Тогда к брату на ферму вас продам. Вы только не бойтесь, это ненадолго. Свои сто тысяч баксов отработаете — и можете гулять. Думаю, за пару сотен лет управитесь. — И он зычно расхохотался, а его огромный живот заколыхался, словно плохо застывший холодец.

Ен приник к объективу камеры и аккуратно навел ее на сцену. Машинка слушалась безупречно.

— Да подожди ты, — ткнул его в плечо все тот же разговорчивый боевик. — Пока командир не выйдет, ничего не начнется.

— Вот тут-то вы и не правы, — бойко защебетала Ира. — Тогда все уже практически кончится. А сейчас — как раз самое благодатное для журналиста время. Я вот, к примеру, всегда мечтала взять интервью у… гм солдата освободительной армии.

— Что-что взять? — заинтересовался террорист.

— Интервью.

— А-а-а… Ну что ж, бери. Хочешь — интервью, а лучше… — И он выразительно похлопал по тому, что, по его мнению, было лучше.

— Нет уж, пока только интервью.

— Как знаешь, — ухмыльнулся чеченец. — Валяй, задавай свои вопросики.

Ен развернул камеру так, что широченная рожа боевика расплылась почти на весь экран.